Периоды жизни лермонтова, Uudelleenohjausilmoitus
Её герои — москвичи. Влияние на поэму Шиллера тем вероятнее, что в это время Лермонтов действительно начинает знакомиться с ним и вчитываться в него, что видно из попыток перевода некоторых пьес немецкого поэта, которые встречаем в тетрадях и годов. Гусарскому полку о том, что Л. Paris, разъяснен с большим знанием дела вопрос о всех литературных заимствованиях, которые можно подметить в творчестве Лермонтова.
Эпические произведения Лермонтова. Из наиболее ранних его опытов в этом направлении надо отметить поэмы: "Кавказский пленник", "Черкесы", "Корсар" Все эти поэмы относятся к году; к относится уже первая редакция "Демона" Лирических произведений им за это время написано гораздо меньше По-прежнему говорит он о своей гордости и одиночестве, по-прежнему жаждет покоя и сна - но все эти знакомые мотивы теперь в творчестве Лермонтова звучат реже, являются исключением.
Обычными настроениями поэта являются теперь другие, более мирные, в которых нет протеста, нет злобы и презрения. Сиповский, "Очерки русской литературы XIX ст.
История русской словесности", под ред. Сиповского, г. Положительная оценка сборника, включающего стихотворения Л. Предпочтение стихов Ломоносова «Бородину» и «Казачьей песне». Анализ драмы «Маскарад», которую автор признает «слабейшим из произведений Л. Подражание Л. Высокая оценка хрестоматии.
Упоминаются включенные произведения Л. Розен Е. Отрицательная оценка «Маскарада». Отрицательный отзыв о стихотворении «Валерик» с.
Отзыв о «Валерике» с. Пушкинские традиции в стихотворении «Валерик». Критика выбора отрывков из произведений Л. Критический разбор отрывков из «Демона» и «Мцыри». Оспаривается мнение составителя о значении Л. Полемика с О. Сенковским о «Герое нашего времени» с. Общий отзыв о стихотворениях «Тебе, Кавказ Хомутовой» с. Неодобрение отбора произведений Л. Нападки критики на роман после смерти Л. Краткая характеристика значения Л. Обещание написать развернутую статью о Л. Сочинения князя В.
Билярский П. Краткие отзывы о стихотворениях «Пророк» и «Свидание» с. Отклик на рецензию «Библиотеки для чтения» о 4-ой части стихотворений Л. Взгляд на главнейшие явления русской литературы в году. Издание стихотворений Л. Поэма «Измаил-бей». Вновь опубликованные стихотворения Л. Галанин И. Отклик на публикацию в «Библиотеке для чтения» стихотворений Л. Сушковой с. Учебная книга русской словесности, или Избранные места из русских писателей в прозе и стихах с присовокуплением правил риторики и пиитики и обозрение истории русской литературы.
Краткая общая характеристика творчества Л. Записная книжка, подаренная Л. Отзыв о стихотворении «Пророк» с. Отзыв о стихотворении «Пророк». Журнальные отметки: Пб. Отклик на публикацию стихотворений Л. Сушковой в «Библиотеке для чтения».
Записная книжка, подаренная Лермонтову В. Глазунов, Отклик на статью «Взгляд на главнейшие явления русской литературы в году» Лит. Полемика с автором об «Измаиле-бее» и «Тамаре». Отзыв о стихотворениях «Благодарю» и «В альбом» Подражание Байрону с. Обозрение русских газет и журналов за 4-е трехмесячие года: История лит.
Упоминание об участии Л. Полемика о стихотворении «Тамара». Отзыв о стихотворениях Л. Краткая оценка творчества Л. Извещение о публикации стихотворений Л. Хомутовой» и «Посвящения» к поэме «Демон».
Стихотворения А. А—в Я. Встреча с крещеной кабардинкой Верой Ивановной Учительшей, знавшей Л. Аксаков И. Подражание Тургенева Л. Грамматические разыскания В. Полемика с С. Шевыревым и И.
Киреевским о Л. Трудности перевода Л. Влияние Петербурга на общий колорит творчества Л. Отнесение стиха Тургенева к школе Л. Солдатенков, , Т. Краткая оценка неоконченных повестей «Штосс» и «Я хочу рассказать вам» и стихотворного отрывка «Это случилось в последние годы могучего Рима» с. Точность и многозначительность слова в поэзии Л. Полевым о Л. Татьяна «Евгений Онегин» и Вера «Герой нашего времени» с. Стихотворение Браславского «Дюковы гости» как пародия на «Воздушный корабль».
Изображение типического героя «героя нашего времени» Карамзиным, Пушкиным, Л. Полемика с Некрасовым о Пушкине и Л. Положительный отзыв о «Герое нашего времени» с. Отд-ние 1, ч.
Семен, Критика подбора стихотворений Л. Сомнительность принадлежности Л. Карамовский Ив. Киреевский И. Обозрение современного состояния словесности. Майков В. Общественные науки в России. Критические опыты — Мартынов А. Полемика с «Отечественными записками» о значении Пушкина и Л. При опубликовании 11 стихотворений Л. Отзыв о стихотворениях «Отрывок» «Это случилось в последние годы могучего Рима» и «Я не хочу, чтоб свет узнал О «Тарантасе», новом сочинении графа В.
Общая характеристика творчества Л. Одобрение подбора стихотворений Л. Краткая оценка стихотворения «Отрывок» «Это случилось в последние годы могучего Рима» с.
Смирдин, Указание на неоправданное отсутствие в книге произведений Л. Стихотворения Александра Струговщикова, заимствованныеиз Гете и Шиллера.
Общая оценка творчества Л. Аскоченский В. Краткое начертание истории русской литературы. Должиков, Прац, Невозможность передать в переводе на иностранный язык национальный характер произведений Пушкина и Л.
Петербургский сборник, изданный Н. Талант Л. Краткие отзывы об «Ашик Керибе», «Беглеце» и стихотворениях «Есть речи — значенье», «Вид гор из степей Козлова», «Не смейся над моей пророческой тоскою» с. Григорьева и «Маскарад» Л. Григорьев и Л. Тема страдания у Григорьева и Л. Отзывы о стихотворениях «Не смейся над моей пророческой тоскою», поэме «Беглец» и сказке «Ашик-Кериб». Подражание Д. Прозоровского псевд.
Фома Костыга Л. С Герой повести И. Тургенева «Три портрета» и Печорин. Стихотворения Э. Полемика с «Отечественными записками» о значении Л. Подражание Лизандера Л.
Зотов Р. Отрицание принадлежности Гоголя и Л. Лебедев, Петербургские вершины, описанные Я. Плаксин В. Руководство к изучению истории русской литературы.
Жернаков, Лирика с. Первое Апреля: Комич. Отзыв о пародии Некрасова на «Казачью колыбельную песню» с. Полемика со статьей А. Студитского см. Краткие замечания об «Ашик-Керибе» и «Беглеце» с. Краткий отзыв об «Ашик-Керибе» с. Народность «Песни про купца Калашникова» с. Отзвуки лермонтовского «Пророка» в поэзии Плещеева с.
Студитский А. Краткий отзыв о стихотворениях Л. Отзыв о произведениях Л. Аксаков К. Краткая характеристика неоконченных повестей и стихотворений «Спеша на север из далека» и «Из Гете» с. Место Л. Всеобщее признание читателями значения Л.
Полемика с Э. Губером о Л. Отсутствие слова «сей» в творчестве Л. Роман И. Влияние Л. С — Путевые заметки. Воздействие Л. Смирдиным сочинений Л. Ливонские письма. Пушкинские традиции в стихотворном языке Л. Гоголь Н. Выбранные места из переписки с друзьями. Характеристика творчества Л. Григорьев А. Ответ на замечание С. Стихотворение «Дума» и поколение х гг. Губер Э. Широта тематического диапазона Л. Стих Л. Дудышкин С. Полемика с «Отечественными записками» о Л. Иллюстрации А. Предположение, что сюжет «Трех пальм» навеян какой-нибудь картиной О.
Милюков А. Очерк истории русской поэзии. То же. Веймар, Вольф, Водовозов В. Разбор поэм «Демон», «Мцыри» и романа «Герой нашего времени». Онегин и Печорин. Краткая оценка стихотворения «Смерть поэта» с. Руководство к познанию Кавказа. Типичность образа Максима Максимыча с. Стихотворение Гервега «Ufnau und St. Helena» и «Последнее новоселье» с. Неправильное воспитание — причина «уныния, бездействия или безплодного действия» поколения, к которому обращена «Дума».
Неуместность помещения в альманахе для детей стихотворения «Молитва» «В минуту жизни трудную» с. Краткая оценка образа Максима Максимыча с.
Диев И. Очерки Пятигорска и его окрестностей. Встреча с пятигорским жителем Павлом Петровичем, который знал Л. Майков А. Байронизм Л. Подражание Ключарева Л. Плаксина в «Сев. Сочинения М. Критика подбора произведений Л. Сухарев А. Необдуманность выбора стихотворения Л. Сушков Н. Воспоминания о Московском университетском благородном пансионе. Язык «Героя нашего времени» с. Цейдлер П. Без подписи. Неоправданный отбор стихотворений Л.
Оценка творчества Л. Дружинин А. Письма иногороднего подписчика о русской журналистике. Изображение природы в творчестве Л. Письма иногороднего подписчика в редакцию «Современника» о русской журналистике. О стихотворениях «На бурке, под тенью чинары» и «Лилейной рукой поправляя» с. Авдеева и «Герой нашего времени».
Иронический отклик на заявление «Библиотеки для чтения», что Пушкин и Л. Особенности историзма в «Песне про купца Калашникова» с. Зеленецкий К. История русской литературы для учащихся.
Нитче, Высокая оценка «Маскарада» с. Мизко Н. Столетие русской словесности. Анализ романа «Герой нашего времени» с. Сопоставление эпизода из поэмы «Рустем и Зораб» со стихотворением «Сон» с. Авдеева с. Грот Я. Трагический колорит любовной лирики Л. Русская журналистика в стихотворении «Журналист, читатель и писатель» с.
Оценка «Героя нашего времени» как романа ошибочного по содержанию и превосходного по форме с. Письма иногороднего подписчика в редакцию «Современника». Музыкальность стиха Л. Некрасов Н. Русские второстепенные поэты. Сопоставление двух строк из стихотворения Ф. Рабинович Г. Нелюдимка: Драма в 5 д. Героиня драмы и Печорин. Сливицкий И. Отсутствие иностранных оборотов в языке Пушкина, Л.
Голицына «Дочь булочного мастера» назван в одном ряду с «Капитанской дочкой» и «Героем нашего времени» с. Заметки, выписки и корреспонденция Ф. Сопоставление поэзии Л. Ростопчиной с. Печорин как один из представителей дендизма с. Повесть А. Станкевича «Идеалист» и стихотворение Л. Письмо 5» П. Некрасова с. Подражание Данилевского Л. С 1— Краткая характеристика поэмы «Моряк» с.
Авдеева и «Герой нашего времени» с. Жемчужникова и «Маскарад» с. Воронеж, Поэма Дурова «Грузинка» — подражание «Демону».
Отклик на публикацию поэмы «Моряк» с. Отзыв о поэме «Моряк». Печорин и Левин, герой повести А. Станкевича «Идеалист» с. Отзыв о поэме «Моряк» с.
Указание, что рукопись получена от К. Сходство судеб Грибоедова, Пушкина и Л. Реакция Л. Авдеев М. Тамарин: Роман. Тамарин и Печорин. Подражания Печорину в литературе и в жизни.
Мерич «Бедная невеста» , Тамарин и Печорин с. Полемика с М. Погодиным о Л. Отзыв о «Герое нашего времени». Вонлярлярского и «Герой нашего времени» с. Русская литература в году. С 53— Мюссе и «Демон» с. Дорохов «друг Л. Сатирические переделки стихотворений Л. Обоснование того, что не названный по имени друг Л. Дорохов в статье Герштейн Э. История словесности: Курс гимназ.
Год 4. История рус. Краткая характеристика творчества Л. Лебедев П. Русский солдат. Киев, Изображение военного быта и солдат в творчестве Л.
Манн И. Восприятие Л. Михайлов М. Анализ переводов Ф. Боденштедта в кн. Poetischer Nachlass. Bd 1—2. Berlin, Сходство композиции, сюжетных ситуаций, персонажей с. Панаев И. Общая характеристика поэзии Л. Впечатление, которое производили прижизненные публикации его стихотворений на читателей с. Проблема самоповторений. Ответ О. Сенковскому с. Краткий отзыв о поэме «Моряк» с. Русские писатели в переводе на иностранные языки: И.
Крылов и М. Стихи Л. Частично о проблеме самоповторений. Идеология поколения и произведения Л. Алмазов Б. Отношение Л. Отклик на фельетон Н. Панаева с. Роль Булгарина в распространении романа Л. Гаевский В. Кавказская тема в творчестве Пушкина и Л.
Отношение Федотова к Л. Спор о Пушкине, Гоголе и Л. Дмитриева, Л — Map. Макаров Н. Отклик на статью о Пушкине и Л. Мельницкий В. Переезды по России в году. Дом, в котором жил Л. Негрескул В. То же под загл. Внешность и характер Л. Жуковский и Л. Полевой К. Все сочинения.
Общая характеристика Л. Язык прозаических произведений Л. Соллогуб с. Повести и рассказы А. Влияние «Героя нашего времени» на Писемского. Виктор: Повесть. Деревенский случай: Повесть в стихах.
Эпический жанр в поэзии Л. С 37— Село Тарханы. Могила Л. Память о нем среди крестьян и приезжающих. Непоследовательность в составлении альманаха, включающего стихи Л.
Вот почему он, при неясности собственного миросозерцания, при всей своей растерянности в решении трудных этических проблем, не перенял целиком мировоззрения Байрона, не стал повторять его политических, нравственных и религиозных сентенций. Он ждал, пока сама жизнь приведет его к этим или сходным выводам. Итак, когда мы говорим о влиянии Байрона на Лермонтова, мы должны иметь в виду, что это влияние, хотя и продолжительное, было влиянием односторонним; оно поддерживало в Лермонтове настроение только определенного отрицательного порядка и не давало его уму готового решения тех этических вопросов жизни, которые его мучили.
Поэзия Лермонтова начала выигрывать и в содержании, и в форме по мере того, как поэт сближался с жизнью больше и меньше читал свои любимые книги. Положительная сторона в решении житейских вопросов стала ему выясняться из событий его собственной жизни. Но это сближение с людьми и интересами действительности давалось ему, как мы увидим, необычайно трудно. Лермонтов привык становиться в отношении к окружавшей его обстановке в слишком изолированное положение, в знакомую нам внешнюю байроническую позу, и он чувствовал, что становится в это положение, не имея ни достаточного оправдания в прошлом, ни ясных видов на будущее.
Сознание, что эта поза до известной степени фальшива, тяготило Лермонтова, и в тяжелые минуты такого сознания он, чтобы как-нибудь оправдать ее, бросал на бумагу те пессимистические мечты и мысли, в которых не щадил ни своего прошлого, ни будущего и предавал одинаковым проклятиям и воспоминания, и надежды. Но если такое одностороннее влияние Байрона, не давая решения жизненной загадки, тормозило в известном смысле развитие характера и творчества Лермонтова, то оно же предохраняло человека и поэта от измельчания.
Лермонтов был крайне неустойчивой натурой; когда он из деревни попал в университет, а затем в юнкерскую школу, он увлекся неумеренно рассеянной жизнью, и его поэзия — годов носит на себе ясные следы душевной пустоты и телесной разнузданности.
Мелочность жизни отзывается и на гениях, и если Лермонтов вышел победителем из этого испытания, то только потому, что в нем никогда не умирали сознание своего преимущества над средой, вера в силу своей личности и преклонение перед своим призванием.
Все эти благие свойства характера, которыми удивлял современников и Байрон в эпопее своей жизни, были даны Лермонтову его природой, но в чтении Байрона они находили себе пример и поддержку. Поэты нередко бывают несправедливы к своим первым произведениям, как люди вообще к своей первой любви.
Известно, какой строгий приговор произнесли Гёте над «Вертером» и Шиллер над «Разбойниками». Эти юношеские произведения казались им ошибками не только в печати, но и сами по себе, тогда как на самом деле они были очень правдивыми отголосками живых впечатлений жизни.
Не забудем, что первые произведения больших поэтов отличаются обыкновенно большой примесью личного элемента, в силу перевеса в художнике живого, самобытного чувства над каким бы то ни было привитым и усвоенным вкусом. В «Сказке для детей» года, вспоминая давно минувшие годы, Лермонтов в следующих выражениях говорил о своей юношеской поэме:.
Приговор, как видим, не особенно жестокий, хотя и строгий, но он не вполне верный приговор, так как, вопреки словам поэта, стихи не помогли ему отделаться от этого печального образа. Он преследовал его всю жизнь под разными именами и в различных костюмах. Лермонтову было пятнадцать лет, когда им задумана была поэма «Демон», и он не переставал работать над ней почти до самого дня своей смерти.
Ни одно из его произведений не подверглось таким тщательным и долговременным переделкам, несмотря на то, что поэт с каждым годом все дальше и дальше отходил от «дикого бреда» и приближался к трезвой действительности. Очевидно, что действительность имела свою долю участия в создании красивой мечты. К этому, некогда столь пленительному, образу мрачного духа, сознающего свою силу и не находящего этой силе никакого применения, мы теперь относимся с некоторым предубеждением, а иногда и насмешливо.
Правду сказать, он давно прискучил нам и в литературе, и в жизни. Этот Демон, появившийся на русском горизонте в х годах XIX столетия и пленивший сразу не только женские, но и мужские сердца, породил целую массу мелких и пустых бесов, которые расхаживали в мундирах военных и статских, а иногда даже в гимназических. Действительно, работая над своей поэмой в продолжение многих лет, поэт тщательно отделывал детали и почти ничего не изменил в характеристике главного героя; этот герой остался таким, каким он был задуман пятнадцатилетним мальчиком.
В поэме много личных намеков. Стоит только сравнить юношеские стихотворения Лермонтова с «Демоном», чтобы увидеть, что нет ни одного «демонического» чувства, которое не нашло бы себе соответствующего человеческого в юношеских тетрадях поэта.
Этот красивый Дух принадлежал земле, а не небесам, и мы, без натяжек, узнаем в нем самого автора. Лермонтов, впрочем, и не скрывал своего псевдонима. В посвящении первого очерка «Демона» он говорил о скуке своего личного бытия и о том, что его душа пятнадцатилетняя!
В посвящении второго очерка — Лермонтов подтвердил это же признание, называя себя мрачным гением, который «воскрес для надежд, для небес и для непорочных наслаждений близ своей Мадонны». В конце очерка параллель между демоном и певцом развернулась даже в целом стихотворении:.
Помимо этих признаний, вставленных в самый текст поэмы, мы в юношеских стихотворениях Лермонтова встречаем также много намеков на ее основную идею.
Дважды в своих тетрадях поэт говорит о каком-то демоне-искусителе, который преследует его и будет преследовать всю жизнь, о каком-то духе зла, унылом и мрачном, презревшем чистую любовь и отвергшем все моленья, но сохранившем свою страстность:. Стихотворение как будто навеяно «Демоном» Пушкина, но в нем есть, бесспорно, частица души самого Лермонтова. С Демоном его поэмы этот дух имеет, впрочем, лишь только внешнее сходство. Но иногда этот злой демон начинает делать уступки в пользу человека, и, наоборот, в душе Лермонтова начинают проявляться порой демонические чувства.
Не есть ли это стихотворение прелюдия или вариация на тему монологов «Демона»? В одном стихотворении поэт даже предрекает себе за гробом судьбу Демона и молит о том, чтобы для него нашлась своя Тамара. В них слышен чисто «демонический» мотив и аналогия с «Демоном» бросается в глаза:.
Вот почему оценивать эту поэму должно прежде всего как личное признание, как попытку обобщить и разрешить ту нравственную проблему, которая в юные годы так тревожила пытливую мысль юноши. Основная нравственная идея «Демона» была, несомненно, выстрадана Лермонтовым и принадлежала лично ему.
Она заключена в одном простом, но трудно решимом вопросе: может ли человек примириться с полным одиночеством и не искать встречи с другими людьми, даже если признать, что в нем погибли все добрые чувства, что он силен настолько, чтобы ни в ком не нуждаться, и пресыщен и разочарован до полного индифферентизма?
И если при всем этом человек не в силах сжиться со своим одиночеством, то какое же чувство может вдохнуть новую жизнь в совершенно мертвую душу? Если вспомнить, как часто Лермонтов считал свою собственную душу умершей для всех чувств, то станет понятным, почему поэт мог так долго, в продолжение всей своей жизни, думать и работать над своей поэмой.
В ней он утешал самого себя, хотел уверить себя в том, что полного одиночества и индифферентизма для человека нет и что никогда не исчезающая возможность любви может быть залогом душевного обновления. Для этой простой и сухой мысли нужно было найти подходящую литературную форму, и здесь Лермонтову пришла на помощь старая легенда о демоне, грехи которого может искупить любовь чистой девы.
Эта легенда в форме сказки или житейской драмы давно была обработана на Западе, и Лермонтов мог знать ее даже в какой-нибудь готовой литературной переделке. Но если самое зерно фабулы могло быть заимствовано, то разработка ее принадлежала всецело поэту. Он неоднократно менял и действующих лиц, и место действия. В первом очерке героиней была какая-то женщина, любимая ангелом, затем она обратилась в монахиню и действие происходило в Испании; наконец, десять лет спустя после того как поэма была задумана, автор написал ее в восточном, кавказском стиле: монахиня стала Тамарой, и поэма обогатилась роскошными описаниями кавказской природы и быта.
Поэма осталась аллегорической по смыслу, но очень человечной в развитии чувств всех действующих лиц: очевидно, что поэт имел все время в виду не демона, а человека, и, конечно, прежде всего самого себя. Сатанинского отрицания в нем нет; он служит духу тьмы скорее из расчета, так как пользуется на его службе большей свободой, чем та, которой бы он мог располагать на небе. Небо ему дорого только как воспоминание детства.
В нем нет ни достаточного смирения, чтобы стать ангелом, ни достаточно злобы и отрицания, чтобы стать бесом. У него нет даже иронии и смеха, этого беспощадного оружия, которым наделен каждый бес, сознающий свою силу. Способность превращения, произвольного перемещения и разрушения находится в его власти, но у него нет способности перерождения.
Земля его привлекает, женщина трогает его сердце, и потеря этой женщины сердит, несмотря на «язвительную улыбку», какой он укоряет победоносного ангела. Так мы живем в нашем детстве.
Теперь он возмужал и стал силен. Мы знаем только, что он жил скучно, одиноко, сеял зло без наслажденья, и что, наконец, это зло ему наскучило. Оно могло, вероятно, наскучить ему потому, что не было принципом его жизни. По крайней мере, в первых редакциях поэмы Лермонтов изобразил Демона «не знающим ни добра, ни зла» и «не смеющимся своим злодействам». Он и остался таким не злым, а скучающим духом, не знающим, на что употребить свою силу.
Некогда этот Демон обольстил и погубил одну смертную, любимую ангелом. Любил он эту смертную, очевидно, больше из ревности к своему противнику, и потому скоро бросил.
Теперь, скучающий от безделья, разочарованный в любви и пресыщенный сознанием своей силы, он предался бесплодному странствованию, сначала среди людей, а затем среди пустынной природы. Природа ему нравилась больше. Он «вник в нее глубоким взглядом и объял душою ее жизнь», но ненадолго. Она перестала вызывать в нем новые чувства и новые силы, и скоро его презрение и ненависть распространились и на нее. Он утратил, таким образом, последний интерес к чему бы то ни было.
Он был спокоен, так как не имел желаний, ничего не боялся и ничем не восхищался. Но, как нередко бывает в таких случаях, это спокойствие, после целого ряда бурь, было затишьем перед новой бурей. Какое чувство могло вызвать новую бурю в сердце настоящего демона, сказать трудно; но в сердце человека при одинаковых условиях душевные волнения всего легче вызываются любовью, или, вернее, ее вскипевшим приступом. Так случилось и с Демоном. Чем легендарнее становится с этого момента повесть, тем правдоподобнее и человечнее становятся чувства Демона.
При виде Тамары:. Демон находит, наконец, в любви ту цель бытия, которой он может посвятить отныне весь богатый запас своей энергии. Он прежде всего пользуется физической силой для устранения соперника, затем своей нравственной силой для утешения овдовевшей невесты.
Знаменитый монолог «не плачь, дитя» показывает нам, как может быть любезен, поэтичен и завлекателен демон:. Мы ошибемся, если сочтем эту сладкую речь за предательское обольщение. Демон верит, что для него пришла «желанная пора новой жизни», и он, как влюбленный юноша, живет сам в этом фантастическом мире чудес, которым старается заманить невинную душу. Произнося этот монолог, он, «ада дух ужасный», становится похожим на ясный вечер; не забудем к тому же, что он, как поэт, обладает умением разукрасить поэтическими сравнениями самые обыкновенные речи.
Но ведь сила поэта и заключается в том, что она, как сказал Мюссе, простую слезу преображает в жемчужину. Мы могли бы подумать, что этот нежный, поэтичный монолог Демона был рассчитан на чувствительную и детскую натуру Тамары, что и Демон легко мог бы говорить с несчастной невестой, у которой он отнял жениха, приблизительно тем же дерзким и вкрадчивым языком, каким Ричард III говорит с Анной у гроба ее мужа.
Но такая коварная и извилистая речь едва ли могла удасться Демону, его любовь хотя и недолговечна, но настолько сильна и искренна в данную минуту, что он неспособен ни на какую хитрость, ни на один софизм, ни на какие уговоры; он ограничивается общими местами о покое загробной жизни и сразу переходит к картине блаженства, которое ожидает его возлюбленную «на воздушном океане». Демон настолько человечен и чист в своих чувствах, что в самую решительную минуту, перед тем как войти в келью Тамары, он начинает колебаться, как всякий честный человек в подобных обстоятельствах.
Он знает, что она будет жертвой, и вопрос, что он может ей дать взамен ее преданности, начинает беспокоить его:. Эта единственная минута колебания промелькнула, как молния, и песнь Тамары погружает Демона снова в томительно-сладкое настроение, и —. Мы снова в мире символов. Этот ангел, в котором мы должны признать доброго гения Тамары или, другими словами, ее невинную душу, вполне сознает, с каким врагом он встретился. Разгневался и Демон, почувствовав сопротивление там, где ожидал встретить одну покорность.
Разгневался он, как подобает демону; но в его положении и у простого человека могло шевельнуться нечто демоническое в сердце:.
Сопротивление, оказанное Демону, было очень слабо; и может показаться странной та поспешность, с какой ангел поторопился, взмахнув крылами, утонуть в эфире неба. Тамара сдалась слишком скоро, и весь последующий ее разговор с Демоном уже не борьба, а ряд нарочно высказанных опасений, с целью в них разубедиться. Психологическая задача, сама по себе очень несложная и обыденная, получает совершенно оригинальную окраску от нагромождения поэтических сравнений, от этого приподнятого тона, от переливов величавой, возвышенной мысли, которые чередуются с мелодичными напевами нежной любви и вновь заглушаются словами вскипающей страсти.
В самом ходе этого любовного диалога особых оригинальных приемов не видно. Сначала очень гордые речи о своей силе и могуществе, затем исповедь побежденного, жалоба на одиночество и на свои печали и, наконец, легкое смущение при напоминании о Боге, смущение, которое ощутил не только Демон, но и сам автор поэмы.
На брошенный Тамарою вопрос о Боге ни у того, ни у другого не нашлось должного ответа; но вопрос был предложен как-то случайно, без глубины и тревоги мысли; по крайней мере, сама героиня удовлетворилась первым попавшимся ответом [ Этот ответ Демона, что «Бог занят небом, не землей», был в окончательной редакции поэмы пропущен ] и потребовала от Демона только клятвы в искренности его чувств.
Остановки за этой клятвой, конечно, не было; она в своей величественной красоте превзошла даже все ожидания Тамары, судя по последствиям, какие она имела. Демон одержал победу и вместе с этой победой утратил вновь и спокойствие, и цель жизни. Житейская драма кончилась, и эпилог был разыгран уже на небе. Фантастичность этого эпилога и его содержание были Лермонтову продиктованы традиционной легендой. Рай должен был открыться для чистой любви, и начало добра должно было восторжествовать над началом зла [ Только в первой редакции поэмы соблазненная демоном героиня делается духом ада ].
Теперь понятно, почему в последней сцене никто не мог узнать привлекательного и даже любезного героя поэмы:. Как символ, противопоставленный ангелу, он и не мог иметь иного вида. Земная оболочка с него упала и остался один бесплотный дух зла и отрицания.
Этот аллегорический эпилог не был таким суровым для Демона в первых редакциях поэмы, т. Во втором очерке поэмы Демон совсем не обменивается словами с ангелом, а пролетает мимо:. Стало быть, они не исчезли, эти мученья, и преследовали Демона и после смерти Тамары! В этом втором юношеском очерке Демон был ближе к земле и психика его была более человечна.
Итак, «Демон», при всей его фантастической обстановке, тесно связан с чисто земным существованием самого автора. Это символ, не заимствованный из книг и разукрашенный воображением, а взятый из личной жизни поэта и заключенный в рамки фантастической легенды. Лермонтов, перерабатывая свою поэму, не торопился с ее печатаньем. Она ходила по рукам в бесчисленных списках и была принята с восторгом и молодыми читателями, и взрослыми.
Восторг этот был знаменательным явлением: он показал, что думы и чувства автора шли вровень с веком. Одна единичная личность, с душой замкнутой и одинокой, объединила в себе многие черты целого поколения. Одного этого факта достаточно, чтобы зачислить «Демона» в разряд очень ценных литературных памятников, несмотря на все его погрешности. Но и недочеты поэмы нравились тогда многим. Туман неопределенных желаний, сильных, но неясных порывов висит иногда над целым поколением и покрывает одинаково и гения, и простого смертного.
Внешняя отделка много способствовала успеху «Демона». Она всем бросалась в глаза и всех ослепляла. Вспомним, что Пушкина уже не было на свете, когда «Демоном» стали зачитываться. Никто из современников Пушкина не мог равняться красотой своего стиха со стихами Лермонтова; да и сам учитель, по природе своей любивший больше простоту, чем блеск, едва ли мог указать в своих произведениях что-либо равное «Демону» по эффектам внешней отделки.
Но «Демон» пленил всех главным образом своим настроением. Туманный герой поэмы сумел вселить в душу читателей какое-то неопределенное настроение, под влиянием которого они, не отдавая себе ясного отчета в сложной психологии героя, могли, однако, чувствовать ее.
Читатель того времени не мог отделаться от впечатления, что где-то он встречался с Демоном или с подобными ему образами; он мог, кроме того, заметить и в себе самом некоторое духовное родство с героем поэмы.
Действительно, к этому герою примыкал длинный ряд западноевропейских типов, в том числе самые популярные типы поэм Байрона, а в нашей жизни того времени его поддерживал целый круг «романтически», восторженно настроенной молодежи. Молодежь была неравнодушна к Байрону и французским романтикам, что видно, между прочим, на приеме, какой был сделан писателям, опережавшим эти «романтические» вкусы. Вспомним, что последние произведения Пушкина остались непонятыми; вспомним, сколько труда потратили критики на истолкование произведений Гоголя, и сравним с этим успех романов Полевого и Марлинского, драм Кукольника и популярность целой бездны пьес и повестей с повышенным настроением и фантастическим колоритом.
Русская жизнь сама по себе представляла очень удобную почву для восприятия и дальнейшего развития мятежной тревоги духа, скучающей силы, разочарованной бездеятельности и всех тех кипучих чувств и эксцентричных положений, какие составляют сущность некоторых романтических движений сердца. Таким образом, наш писатель, сочиняя своего «Демона», не только говорил от своего лица, но, сам того не подозревая, от лица весьма многих.
Из автобиографического характера этой поэмы, этого символического обобщения детства и отрочества Лермонтова вытекает оригинальность и искренность ее настроения и основной ее идеи. Во внешней отделке, конечно, многое напоминает Байрона; байронические мотивы можно найти в изобилии во всех главах «Демона», но ни одно из произведений Байрона все-таки не может быть названо прототипом поэмы Лермонтова.
Насколько же оригинальны эти основные положения «Демона», т. Сравнение с некоторыми западными типами, взятыми у различных авторов, убедит нас, что, несмотря на известное сходство, нет прямой зависимости между Демоном и этими типами.
Все они родные братья по настроению, только один старше, другой моложе. Они все выросли на почве общественного и умственного движения конца XVIII века, из той революции во всех областях мысли и чувства, которая наобещала на первых порах так много, а в страшном итоге дала так мало.
Принцип свободы и жажда счастия стали источником всех титанических порывов, какими жили идеалисты конца XVIII и начала XIX столетия, точно так же, как крушение всех идеалов и надежд вызвало в этих же восторженных людях острые приступы озлобления, разочарованности, меланхолии и даже мизантропии. В этом столкновении необузданной жажды счастия и самой широкой свободы с внешним и внутренним установившимся строем человеческой жизни кроется начало тех душевных настроений, какие выразились всего отчетливее в героях Шатобриана, молодого Гёте и Байрона.
Наш Демон принадлежит к их орлиной семье. Этим именно незнанием он и отличается от своих западных родственников, которые, как дети революционного века с определенными общественными идеалами, знали, куда должно было направить свои силы, и страдали только от невозможности приложить их к делу или от сознания, что они были приложены не так, как должно.
У нашего Демона таких идеалов совсем нет. Несмотря на свои земные чувства, герой поэмы считал интересы земли нестоящими внимания; ввиду людской ничтожности и мелочности он давно порвал всякую связь с людьми и был занят лишь самим собою. Главное драматическое положение поэмы, встреча демона с Тамарой, имеет также свои аналогии на Западе. Драматическая завязка поэмы вытекает естественно из характера самого героя, чем и объясняется сходство многих произведений, друг от друга не зависящих.
Сознание своей силы и величия своих порывов и замыслов умаляет в глазах такого «демона» цену какой бы то ни было жертвы, принесенной ему его ближними. Глубина и острота собственных страданий заставляет его хладнокровно смотреть на страдания других, в особенности если эти страдания не захватывают столь широкого круга чувств и мыслей, какой охвачен страданиями самого героя.
Встречаясь с натурой более слабой, демоническая натура обезличивает ее, иногда даже против свой воли, и становится источником ее нравственных мучений, так как предъявляет ей требования, на которые она ответить не в состоянии. Вот почему жизненные столкновения с такими демоническими характерами не обходятся дешево людям обыкновенным и преимущественно женщинам.
Общественное движение, создавшее демонических мужчин, поселило и в женских сердцах жажду свободы. Но героиня была очень консервативна, менее стремительна в своих думах и чувствах, пока еще безмолвна и очень смиренна в сравнении с героем, который, хоть и одинокий в мире, все-таки не отказывался от личной жизни и нуждался в подруге. Сродных по духу взять было негде и приходилось довольствоваться кругом нежных, любящих и слабых женских натур. Отсюда вытекает драматическое противопоставление демона-мужчины ангелу-женщине, контраст, являющийся обычным, повсеместно распространенным рычагом поэм и романов в первой половине XIX столетия.
Но так как прямой или косвенной задачей романов Ричардсона и Руссо и их прямых последователей была проповедь нравственности и притом довольно узкой, то и главные герои, противопоставленные этим нравственным женщинам, были, в большинстве случаев, люди, характер которых скорее определяется отсутствием известных добродетелей, чем присутствием иных сильных душевных качеств.
Во всех героях дореволюционной эпохи нет демонического элемента, того склада характера, при котором покой и счастье невозможны, даже при самых благополучных условиях.
В сердце таких героев для сатаны остается мало места. Он вселится в этих людей, когда крушение великих надежд ляжет на них всею тяжестью. Запас его душевных сил велик, как велико и его страдание. В его душе живет это чувство недовольства всем и всеми, которое заставляет его бежать от людей, говорить о ничтожестве мира, не находить ничего поучительного ни у древних, ни у новых народов, смеяться над всякой обязательной работой и предаваться мрачным мечтаниям, «сидя у кратера огнедышащей горы».
В вопросах религиозных этот человек не может быть назван неверующим; но гордость и жажда великой роли никогда не уживаются с христианским смирением. Дружба и любовь такого человека опасны и гибельны. Он, правда, не совращает невинных, но любовь его не может удовлетвориться обыкновенной страстью; ему нужно что-то особенное, что выдвигало бы его и в этом чувстве из ряда других людей; и Рене любит свою родную сестру, но любовью не братской.
Когда он потом берет себе жену из дикого племени, семейная и, по-видимому, счастливая жизнь среди девственной природы не дает ему успокоения. Он бросает жену и доводит ее до самоубийства.
Призрак несчастной сестры не покидает его и становится источником того мистического настроения, той скуки и томления, которые окончательно парализуют все его душевные силы. Припомним также Фауста и Маргариту. У Гёте, Байрона и Нодье, как позднее у Мура и Виктора Гюго, Мюссе и других поэтов первой половины XIX столетия, часто будет попадаться эта основная пружина эпических рассказов и драматического действия, это постоянное столкновение сильного мужского характера с женским, более слабым, но всегда более симпатичным.
Женщина, исполнив свой долг утешительницы и помощницы, будет смиренно сходить со сцены как мученица своей нравственной чистоты. Ей будет открыто небесное царствие, как в последней сцене Фауста, а невольный или вольный ее мучитель будет страдать и казниться.
Но и здесь женщина не покинет его. Любящая, она и за гробом будет ходатаем перед Богом за его искупление. Старый мотив Данте оживет в новых образах.
Образец такой, хотя и тщетной, попытки утешить и возродить к новой жизни падшего духа дан в том подвиге ангельской любви, о котором так нежно говорил в своей знаменитой поэме «Элоа» Альфред де Виньи. Как Он был послан в мир для спасения грешных, так и для Элоа предназначена многострадальная судьба утешительницы родоначальника всего греха в мире, отверженного и падшего ангела.
С этим ангелом встретилась Элоа, когда случайно залетела на землю; он, увидав ее, пленился ею, стал рисовать ей свое царство в самых заманчивых красках, поверил ей тайну своего отчужденного и разочарованного существования и тем, в свою очередь, пленил ее сердце.
Ей стало жаль его, и в ней вспыхнуло желание возродить его к новой жизни. Была минута, когда демон, говоря ей о своей любви, был готов принести покаяние и молить Бога о прощении. Наплыв воспоминаний о минувшем блаженстве размягчил его душу.
Но это была только минута; злоба и ненависть воскресли в демонической душе с прежней силой, и он, увлекая Элоа с собою в преисподнюю, на вопрос: кто он? Элоа погибает, и никто не приходит ей на помощь. Но скоро писатели, а в особенности писательницы, обращавшиеся к той же теме женского самоотвержения, стали решать этот вопрос несколько иначе.
Безгласная и любящая женщина, погибающая от мужского эгоизма и произвола, стала мало-помалу показывать когти. Наряду с типами демонических мужчин, стали появляться и типы демонических женщин: женщина начинала во всем требовать для себя равноправия. Элеонора, со своей стороны, стала предшественницей типов Жорж Санд и наглядно доказывала, что несчастье женщины кроется в тех общественных предрассудках и социальных условиях, в какие она поставлена.
Первый роман Ж. Санд, «Индиана», был, таким образом, далеко не новинкой. Самым законченным типом этой возмутившейся женщины была «Лелия». В ней демонический мужской характер нашел достойного соперника. Идеи и чувства, олицетворенные в этих демонах мужского и женского пола, были общим достоянием всей Европы, а также и нашей родины. Подмечая и в других, и в самом себе чувства, родственные тем душевным порывам, какими он восхищался в любимых мужских демонических натурах, читатель мог убедиться в том, что этих чувств среди русских женщин ему встречать не приходится.
И наша литература в данном случае осталась верна действительности. Рядом с бесчисленными мужскими типами в стиле Байрона мы в русских романах того времени не встретим соответствующих типов женских. Общественная почва была для них пока неблагоприятна: их не было в жизни, не было их и в литературе. Русская женщина того времени нашла свой прообраз в типе Татьяны, которая по своей мечтательности, по нравственной чистоте, уступчивости и склонности к чтению нравственных проповедей обнаруживает близкое родство лишь с героинями романов Руссо и Ричардсона.
Женские типы Лермонтова вышли также кроткими и любящими подругами и спутницами своих эгоистических мужей и поклонников. Лермонтов, как видим, не заимствовал своего «Демона» у кого-либо из перечисленных нами авторов; поэма вытекла из его личной жизни как результат сочетания пережитого и перечитанного.
Сама жизнь, однако, должна была скоро научить Лермонтова обуздывать свою мечту и теснее и теснее связывать поэзию с действительностью. Ближайшими попытками такого сближения были его юношеские драмы «Странный человек» и «Люди и страсти», его историческая повесть «Вадим» и поэма «Измаил-Бей». В продолжение всей своей жизни Лермонтов работал над обрисовкой в сущности одного-единственного типа. Характерной особенностью в приеме его работы было заметное отсутствие точной и связной психологической мотивировки в характеристике героев.
Несмотря на яркость, с какой очертаны их нравственные физиономии, в них все-таки остается многое недосказанным и туманным. Мы чувствуем, что все эти образы, в которых столько правдивого и человечного, как-то оторваны от земли; что нет пьедестала, опираясь на который, они могли бы стоять твердой ногой на твердой почве. Этот недостаток происходит от неведения, в каком нас оставляет автор относительно прошлого в жизни своих героев. Прошлое Демона скрыто от нас совершенно и оговорено двумя-тремя словами, не ради объяснения типа, а скорее для контраста.
В «Измаиле-Бее» даны только намеки, как и в «Маскараде». Тип Печорина выяснен несколько подробнее, благодаря отрывку «Княгиня Лиговская» и драме «Два брата», но в обрисовке и этого типа чувствуется большой пробел. Несомненно, что самому автору были не вполне ясны эти тайные пружины в сложном психическом механизме его героев, как ему многое было неясно и в его собственном сердце. Он шел за своим веком, делил его симпатии и антипатии; сама природа делала его более восприимчивым к одним сторонам жизни и менее к другим; житейские случайности пришли на помощь этим симпатиям.
Перед ним стоял ряд этических вопросов, неразрешенных и грозных, и всегда, когда он хотел осмыслить пройденный им путь и объяснить свое настоящее настроение ссылками на прошлое, он убеждался, что он не в состоянии этого сделать.
Он так и делал. Странно слышать, как пятнадцатилетний мальчик говорит о «развратных» годах прошлого, об «изменах и разочарованиях», о «страдании и отчаянии», а между тем эти выражения вполне понятны. Это были преувеличенные, подчерненные воспоминания, в которых поэт искал причину общего неопределенного и неосязаемого ощущения грусти, недовольства и озлобления, какое он замечал в себе, но не мог подробно самому себе выяснить. Но Лермонтов понимал, что печаль его души нуждается в более полном и ясном оправдании.
Нужно было позволить и самому себе, и другим заглянуть поглубже в таинственную душу демонической натуры, а для этого нужно было сделать ее более человечной и поставить ее в более жизненные условия.
Не довольствуясь мелкими стихотворениями, в которых поэт говорил о своих туманных сердечных тревогах, он задумал воспользоваться ими как материалом для драматического действия. Юношеские пьесы Лермонтова имеют значение для нас не только как образцы его драматического таланта или как памятники, проливающие некоторый свет на темные эпизоды его жизни, но, главным образом, как попытки поэта связать свое творчество теснее с жизнью и как эскизы, в которых туманный образ Демона начинает принимать, если не вполне, то хоть отчасти, человеческие и земные очертания.
Поэт очень рано стал пользоваться драматической формой в своих сочинениях. На четырнадцатом году жизни он перелагает в драму поэму Пушкина «Цыгане», задумывает невероятно кровавое представление из жизни каких-то разбойников, набрасывает сюжет трагедии из Шатобриана, мечтает даже о трагедии из римской жизни «Марий» и «Нерон» , попытавшись предварительно написать таковую же из жизни древнерусской. Все эти попытки не удаются, и первым драматическим этюдом является трагедия из испанской жизни «Испанцы» Не забудем, что и в первом очерке «Демона» у монахини в руках была «испанская» лютня.
В этой любви он столкнулся с нежданным соперником в лице старого патера Соррини, развратника, готового на насилие. Спасая Эмилию, Фернандо вынужден своей рукой заколоть ее, чтобы самому кончить жизнь на костре, по приговору инквизиции. Однако, в общем, благодаря поднятому тону и запутанной драматической завязке, трагедия сценична и эффектна.
Для шестнадцатилетнего драматурга опыт может быть назван удачным. Трагедия любопытна также и тем, что в ней сделана первая попытка правдоподобно объяснить наплыв неясной печали в душе героя.
Жизнь Фернандо обставлена такими условиями, которые вполне и естественно оправдывают его неистовые вопли. Как не произнести проклятия над всеми этими «испанцами», у которых:. Лермонтов заметил, однако, скоро, что такое оправдание выиграет значительно в силе, если вместо исторических призраков на сцене начнут действовать современники. Вот почему в следующих своих трагедиях «Люди и страсти» и «Странный человек» поэт перенес место действия в русскую столицу и деревню.
Художественное исполнение драм, бесспорно, выиграло от этой перемены. Поэт стал черпать материал из жизни и из личных впечатлений, и действующие лица стали говорить прозой, а не стихами; драматические эффекты уступили место ровному течению обыденной жизни; кинжалы, ночные нападения и таинственные появления совсем сошли со сцены. Но в драмах остался один крупный недостаток, в котором виноваты были, конечно, не одни лишь молодые годы автора; а именно: все второстепенные лица изображены были реально и просто, а главные герои, характеры сложные и загадочные, нарисованы красками слишком яркими и кричащими.
Ровный ход драматического изложения нарушался ежеминутно субъективно-страстными лирическими монологами героев, а сами они, эти загадочные натуры, вышли неестественными именно потому, что были брошены в среду людей совсем обыкновенных. Эта драматическая ошибка, нарушающая единство впечатления в драмах Лермонтова, была не просто технической, внешней ошибкой, но коренилась в самом замысле поэта. Он не хотел забыть о самом себе в своих трагедиях.
Главному герою отводилось в них то же первенствующее место, какое поэт отводил своему загадочному настроению в жизни. Автор хотел окружающей средой объяснить странность поведения и миросозерцания главного героя, за которым он сам скрывался.
Женщина ему изменяет, друзья его обманывают, отец проклинает, а все остальные люди или безучастно, или злорадно относятся к его страданиям. Поставленный в такие условия, человек не может жить общей жизнью с другими и невольно становится вдали от всех с сознанием своего права на такое одиночество.
Принимая во внимание тогдашнее состояние русского репертуара, где приторная сентиментальность чередовалась с пустым водевильным весельем, можно пожалеть, что эти драмы в свое время не попали на сцену. Они не совершили бы переворота, но, несомненно, могли повлиять благотворно на вкус зрителей.
