Как построено произведение слово о полку игореве
Кожевникова и О. Трагично звучит кульминация — поражение войска Игоря. Игорь участвовать в этом походе отказался и предпринял сепаратный набег на степняков: он разграбил вежи, обратил в бегство встреченный отряд в конников.
Это лирический призыв, широкая эпическая тема, разрешаемая лирически. Образ автора-наставника, образ читателей-слушателей, тема произведения, средства убеждения — все это как нельзя более характерно для древней русской литературы в целом. Только непониманием содержания «Слова» можно объяснить тот факт, что А. Мазон считал целью «Слова» обоснование законности территориальных притязаний Екатерины II на юге и западе России. Для той шовинистической цели, которую предполагает А.
Между тем тема поражения органически связана с темой призыва исправиться и постоять за Русскую землю. Они прикреплялись к несчастным общественным событиям — нашествиям иноплеменников, землетрясениям, недородам. Начиная от «Поучения о казнях божиих», помещенного в летописи под г. Не только церковные проповедники, но и летописцы стремились высказать хотя бы несколько слов поучения по поводу того или иного поражения русских войск, разорения городов и сел половцами, а впоследствии татарами, голода, недорода, пожара и т.
Типична самая форма этих поучений: если они коротки — это восклицания, напоминающие авторские отступления в «Слове о полку Игореве» - -.
Общественные несчастия служили нравоучительной основой и для житийной литературы. Убийство Бориса и Глеба, убийство Игоря Ольговича служили исходной темой для проповеди братолюбия, княжеского единения и княжеского послушания старшему. Характерно, что не только церковная, но и чисто светская литература, светское нравоучение, политическая агитация находили себе повод в политических несчастиях.
Поражение обычно служило в древней Руси стимулом для подъема общественного самосознания, для начала новых действий, реформ, введения новых установлений. Это была до известной степени реакция здорового, полного сил общественного организма, признак его жизнеспособности и уверенности в своем будущем.
Вспомним всю реформаторскую деятельность Владимира Мономаха. Он стремился использовать уроки неурядиц и поражений для новых и новых обращений к русским князьям. Замечательно при этом, что проповедь политического единения, призывы к исправлению нравов или к новым военным действиям против врагов опирались на события только что совершившиеся, которые еще живо ощущались, не остыли, были перед глазами у всех, были полны эмоциональной силы. Этим во много раз увеличивалась действенность проповеди.
Нравоучение могло широко использовать воспоминания о прошлом особенно, когда нужно было сравнить печальное настоящее с цветущим прошлым, как например в «Слове о погибели Русской земли» , но тем не менее поводом для написания нравоучения прошлое не служило.
Литературная тенденция была остро современна. Почти все произведения древней русской литературы, посвященные историческим событиям, избирают эти события из живой современности, описывают события только что случившиеся. События далекого прошлого служат основанием только для новых компиляций, для новых редакций старых произведений, для сводов — летописных и хронографических.
Вот почему самые события, изображенные в «Слове», служат до известной степени основанием для датировки «Слова», тем более для произведения столь агитационного, как «Слово».
Тема поражения, как основа для поучения, для призыва к единению, может быть избрана только для произведения, составленного тотчас же после этого поражения. Эти два вопроса — о стиле и о жанре — тесно связаны между собой и поэтому удобнее рассмотреть их вместе. Ни одна из гипотез, как бы она ни казалась убедительной, не привела полных аналогий жанру и стилю «Слова». Если «Слово» — светское ораторское произведение XII в.
Если «Слово» — былина XII в. Если это «воинская повесть», то такого рода воинских повестей мы также не знаем. Так же сложно обстоит дело и со стилем «Слова». К какому стилю из существовавших в древнерусской литературе относится «Слово»? И здесь оно одиноко в своей необычной близости к народной поэзии. Отдельные элементы стилистического строя «Слова» могут быть обнаружены в различных памятниках древней русской литературы и русской народной поэзии, но в целом с таким преобладанием элементов народно-поэтических второго произведения такого же рода от XII—XIII вв.
Итак, прямых аналогий «Слову» в жанре и в стиле мы не находим. В этом нет ничего удивительного. Русскую литературу домонгольского периода мы знаем не целиком, выборочно. В этом виноваты и специальный отбор рукописей в монастырских библиотеках, куда не попадали светские произведения, и татаро-монгольское иго, уничтожившее неисчислимые книжные богатства древней Руси. Одинокое положение «Слова» в отношении своего жанра и стиля не исключение в истории древнерусской литературы. Мы не можем найти прямых аналогий «Поучению» Владимира Мономаха, летописи его походов, его письму к Олегу Святославичу.
Нет аналогий «Молению» Даниила Заточника. Все эти произведения стоят не менее обособленно, чем «Слово». И эта обособленность понятна.
Возможно, что очень много произведений тех же жанров просто до нас не дошло. Возможно же и другое — жанровые признаки оригинальных русских произведений еще не успели достаточно созреть. Для «Слова о полку Игореве» несомненно имеет значение и то и другое. Но главное может быть даже и не в этом. И в литературе, и в устном творчестве существуют свои собственные жанровые системы, отнюдь не похожие друг на друга. Поскольку в «Слове» письменное произведение вступило в связь с устной поэзией и таким образом произошло столкновение жанровых систем, жанровая природа «Слова» оказалась неопределенной.
В «Слове о полку Игореве», как и в «Слове о погибели - -. Русской земли», как и в «Похвале роду рязанских князей», как и в «Похвале Роману Галицкому», мы имеем еще не сложившийся окончательно новый для русской литературы жанр, жанр нарождающийся, близкий к ораторским произведениям, с одной стороны, и к плачам и славам народной поэзии — с другой.
К сожалению, систематического изучения жанров древнерусской литературы, их зарождения и истории еще не проведено. Этим крайне затрудняются жанровые определения в древней русской литературе вообще. Невольно мы можем модернизировать жанровые категории, открыть в древней русской литературе такие жанры, которых в ней не существовало, упростить жанровую систему древней русской литературы и т. Попытаемся все же проанализировать своеобразную «гибридность» «Слова» и прежде всего его жанровые связи с народной поэзией.
Связь «Слова» с произведениями устной народной поэзии яснее всего ощущается в пределах двух жанров, чаще всего упоминаемых в «Слове»: плачей и песенных прославлений — «слав», хотя далеко не ограничивается ими. Их эмоциональная противоположность дает ему тот обширный диапазон чувств и смен настроений, который так характерен для «Слова» и который сам по себе отделяет его от произведений устной народной словесности, где каждое произведение подчинено в основном одному жанру и одному настроению.
Плачи же имеет в виду автор «Слова» тогда, когда говорит о стонах Киева и Чернигова и всей Русской земли после похода Игоря. Дважды приводит автор «Слова» и самые плачи: плач Ярославны и плач русских жен. Многократно он отвлекается от повествования, прибегая к лирическим восклицаниям, столь характерным для плачей: «О, Русская земля!
Близко к плачам и «золотое слово» Святослава, если принимать за «золотое слово» только тот текст «Слова», который заключается упоминанием Владимира Глебовича: «Туга и тоска сыну Глебову». Автор «Слова» как бы следует мысленно за полком Игоря и мысленно его оплакивает, прерывая свое повествование близкими к плачам лирическими отступлениями: - -.
Близость «Слова» к плачам особенно сильна в так называемом плаче Ярославны. Автор «Слова» как бы «цитирует» плач Ярославны — приводит его в более или менее большом отрывке или сочиняет его за Ярославну, но в таких формах, которые действительно могли ей принадлежать.
Не менее активно, чем плачи, участвуют в «Слове» стоящие в нем на противоположном конце сложной шкалы поэтических настроений песенные славы. С упоминания о славах, которые пел Боян, «Слово» начинается. Славой Игорю, Всеволоду, Владимиру и дружине «Слово» заключается. Ее поют Святославу немцы и венедици, греки и морава. Слава звенит в Киеве, ее поют девицы на Дунае. Она вьется через море, пробегает пространство от Дуная до Киева.
Отдельные отрывки из «слав» как бы звучат в «Слове»: и там, где автор его говорит о Бояне, и там, где он слагает примерную песнь в честь похода Игоря, и в конце «Слова», где он провозглашает здравицу князьям и дружине. Слова славы то тут, то там слышатся в обращениях автора «Слова» к русским князьям, в диалоге Игоря с Донцом «Княже Игорю, не мало ти величия Итак, «Слово» очень близко к народным плачам и славам песенным прославлениям.
Народная поэзия не допускает смешения жанров. Это произведение книжное, но близкое к этим жанрам народной поэзии. Было ли «Слово» единственным произведением столь близким к народной поэзии, в частности к двум ее видам: к плачам и славам? Этот вопрос очень существен для решения вопроса о том, противоречит ли «Слово» своей эпохе по своему стилю и жанровым особенностям.
От времени, предшествующего «Слову», до нас не дошло ни одного произведения, которое хотя бы отчасти напоминало «Слово» по своей близости народной поэзии. Мы можем найти отдельные аналогии «Слову» в деталях, но не в целом. Только после «Слова» мы найдем в древней русской литературе несколько произведений, - -.
Мы имеем в виду следующие три произведения: похвалу Роману Мстиславичу Галицкому, читающуюся в Ипатьевской летописи под г. Все эти три произведения обращены к прошлому, что составляет в них основу для сочетания плача и похвалы. Каждое из них сочетает книжное начало с духом народной поэзии плачей и слав. Каждое из них тесно связано с дружинной средой и дружинным духом воинской чести.
Похвала Роману Мстиславичу — это прославление его и плач по нем. Это одновременно плач по былому могуществу Русской земли и слава ей. В текст этой «жалости и похвалы» введен краткий рассказ о траве евшан и половецком хане Отроке. Оно посвящено Роману и одновременно Владимиру Мономаху. Ощущение жанровой близости «Слова о полку Игореве» и похвалы Роману Мстиславичу было настолько велико, что оно позволяло даже некоторым исследователям видеть в похвале Роману отрывок, отделившийся от «Слова».
Но похвала и «Слово» имеют и существенное различие. Эти различия не жанрового характера. Они касаются лишь самой авторской манеры. Так, например, автор похвалы Роману сравнивает его со львом и с крокодилом «Устремил бо ся бяше на поганыя, яко и лев, сердит же бысть, яко и рысь, и губяше, яко и коркодил, и прехожаше землю их, яко и орел, храбор бо бе, яко и тур». Автор «Слова о полку Игореве» постоянно прибегает к образам животного мира, но никогда не вводит в свое произведение иноземных зверей.
Он реально представляет себе все то, о чем рассказывает и с чем сравнивает. Он прибегает только к образам русской природы, избегает всяких сравнений, не прочувствованных им самим и не ясных для читателя.
Оно полно патриотического и одновременно поэтического раздумья над былой славой и могуществом Русской земли. В сущности, и в похвале Роману тема былого могущества Русской земли — центральная. Здесь, в «Слове о погибели», эта тема не заслонена никакой другой.
Как и похвала Роману, она насыщена воздухом широких просторов родины. В похвале Роману — это описание широких границ Русской земли, подвластной Мономаху. Здесь, в «Слове о погибели», — это также еще более детальное описание границ Руси, подчиненной тому же Мономаху. Не только поэтическая манера сливать похвалу и плач, не только характер темы сближает похвалу Роману со «Словом о погибели», но и самое политическое мировоззрение, одинаковая оценка прошлого Русской земли.
В «Слове о погибели» нет только того элемента рассказа, который есть в похвале Роману и который сближает ее со «Словом о полку Игореве». Эта последняя восхваляет славные качества рода рязанских князей, их княжеские добродетели, но за этой похвалой старым рязанским князьям ощутимо стоит образ былого могущества Русской земли.
О Русской земле, о ее чести и могуществе думает автор «Похвалы», когда говорит о том, что рязанские князья были «к приезжим приветливы», «к посолником величавы», «ратным во бранях страшныи являшеся, многие враги востающи на них побежаше, и во всех странах славно имя имяше». В этих и во многих других местах «Похвалы» рязанские князья рассматриваются как представители Русской земли, и именно ее чести, славе, силе и независимости и воздает похвалу автор.
Настроение скорби о былой независимости родины пронизывает собой всю «Похвалу роду рязанских князей». Таким образом, и здесь мы вновь встречаем то же сочетание славы и плача, которое мы отметили и в «Слове о полку Игореве». Это четвертое включая и «Слово о полку Игореве» сочетание плача и славы окончательно убеждает нас в том, что оно отнюдь не случайно и в «Слове о полку Игореве».
Ведь и «Задонщина» в конце XIV в. Особенно чётко проблема разобщённости отражается во второй части поэмы, идея которой в том, чтобы «золотым словом» Святослава донести до ума каждого из великих князей, что выходом из такого положения является общее объединение.
Смысл этого произведения, созданного гениальным автором сотни лет тому назад, до сих пор остаётся актуальным, и нужно сделать правильный вывод, извлечённый из поэтических строк этого творения, понять, чему учит, и к чему призывает автор.
Вступление говорит о великом сказителе Бояне, который славит отважных русских героев. В первой части начинается поход князя Игоря против половцев, который он затеял, чтобы потешить своё тщеславие, не обращая внимания даже на знаки, которые ему посылает природа. Одержав первую победу, попировали витязи от души, заснули и поплатились за это кто жизнью, а кто попал в плен.
Вторая часть ведёт повествование о князе Святославе, который не одобряет действия Игоря. Он призывает к объединению все русские княжества, малые и великие, забыть свои распри, междоусобицы и раздоры, чтобы совместными усилиями отразить врага. Третья глава — это плач Ярославны, жены Игоря, выражающий мысли и чувства всех жён и матерей, чьи мужья и сыновья остались в чужой земле, во вражеском плену. Ярославна призывает все силы природы, чтобы они помогли Игорю бежать из половецкого плена.
Плач Ярославны достигает цели, и силы природы берут под свое покровительство русского князя, и он бежит из плена…. Заключение описывает возвращение князя Игоря, и звучат хвалебные слова в его честь. О героях произведения мы написали отдельную статью — Главные герои «Слова о полку Игореве» , а для основных подготовили отдельные страницы:.
Жанр произведения заявлен в самом названии — слово. Слово — один из самых распространенных жанров древнерусской литературы. Если взглянуть на это произведение с точки зрения современной литературы, оценивая его жанровое своеобразие, то его можно отнести к жанру «эпическая поэма» , так как оно соответствует всем правилам написания этого жанра.
Невозможно судить и о направлении этого произведения, в нём такое жанровое своеобразие и композиционное построение, что можно только говорить о гениальности автора, создавшего «Слово».
Об этом подтверждают и слова критика В. Белинского, выражающие восторг, сравнивающие «Слово» с цветком русской поэзии, достойной уважения. Анализ «Слово о полку Игореве». Оно высоко оценивается с художественной и идейной точек зрения, создано множество переводов и поэтических вариаций.
Гоголя , А. Блока , С. Есенина и многих других поэтов и писателей, легло в основу ряда картин в том числе В. Васнецова и В. Перова , музыкальных произведений самое известное — опера А. Бородина « Князь Игорь ». Мусиным-Пушкиным — одним из самых известных и удачливых собирателей русских древностей.
Сам коллекционер утверждал, что в конце х годов купил у бывшего настоятеля упразднённого к тому времени Спасо-Преображенского монастыря в Ярославле архимандрита Иоиля Быковского сборник, включавший, помимо «Слова», Хронограф распространённой редакции , Новгородскую первую летопись младшего извода , « Сказание об Индийском царстве », « Повесть об Акире Премудром » и « Девгениево деяние » [3] [4] [5].
Быковский же изъял сборник из монастырской библиотеки и сделал в описи пометку о его уничтожении «за ветхостью и согнитием». Эта версия долго считалась общепринятой [6] , однако в году тот самый сборник был найден в Ярославском музее, и «Слова» в нём не оказалось [7]. Появилась другая гипотеза, согласно которой Мусин-Пушкин, будучи обер-прокурором Синода , получил рукопись, содержавшую «Слово», из библиотеки Кирилло-Белозерского монастыря зимой — годов и присвоил её [8].
Карамзин , подписавшийся NN [9]. Книгу напечатали в сенатской типографии тиражом экземпляров. Это была билингва — текст подлинника в нём появились знаки пунктуации и разбивка на слова [10] [11] с параллельным переводом на современный русский язык.
Издание готовилось под руководством Мусина-Пушкина как владельца рукописи. Малиновский перевёл «Песнь» и написал примечания, а Н. Бантыш-Каменский , по-видимому, подготовил к печати древнерусский текст. Учёные полагают, что издатели старались воспроизвести подлинник с максимально возможной точностью, но при этом хотели выдержать орфографическое единообразие, которого в оригинале быть не могло; к тому же им приходилось учитывать правила современной орфографии [12] [13].
Из текста исчезли йотированные гласные, юс малый и некоторые другие буквы, не использовавшиеся в русском алфавите к концу XVIII века [14]. Рукопись «Слова» хранилась во дворце Мусина-Пушкина на Разгуляе и погибла в огне московского пожара года [15] [16].
В году в Государственном архиве была найдена копия древнерусского текста «Слова» с переводом и примечаниями, изготовленная Мусиным-Пушкиным для Екатерины II и содержащая множество расхождений с первым изданием так называемая «Екатерининская копия» [17]. Она была издана П. Пекарским в том же году. Многие исследователи уверены, что всё общее в двух вариантах текста восходит к погибшему мусин-пушкинскому сборнику, но есть и возражения в числе несогласных, например, Д.
Лихачёв [18]. Сохранились ещё и выписки из погибшей рукописи, сделанные Малиновским, с замечаниями о ряде альтернативных прочтений оригинала так называемые «бумаги Малиновского» , которые учитываются исследователями при подготовке изданий «Слова» [19]. Карамзин включил в свою « Историю государства Российского » 17 выписок из «Слова», которые в ряде случаев отличаются от первого издания.
Возможно, этот автор напрямую копировал текст мусин-пушкинского сборника, но полной уверенности в этом у современных учёных нет [20]. Тем не менее карамзинский текст приводится в комментариях ко всем научным изданиям «Слова» [9]. Известный фальсификатор А. Бардин изготовил к году поддельный список «Слова» и даже смог продать его Малиновскому. Последний хотел на основании купленной рукописи подготовить новое издание, но палеограф А.
Ермолаев доказал, что бардинский список — фальшивка [21]. В печати появлялись сообщения ещё о нескольких списках «Слова», увиденных в Олонце , в Астрахани , в Костромской области [22].
В науке распространена уверенность в том, что текст «Слова» сохранился не в изначальном виде: он мог измениться из-за ошибок переписчиков и целенаправленных вставок или сокращений. Мнения учёных о масштабах и характере этих изменений существенно расходятся [23]. Один из ранних исследователей вопроса П. Полевой полагал, что «Слово» «могло пострадать… от занесения на бумагу, сделанного очень неловко, хотя и достаточно рано» [24]. Потебня считал, что сохранившаяся рукопись «Слова» «ведёт своё начало от черновой рукописи, написанной самим автором или с его слов, снабжённой приписками на полях, заметками для памяти, поправками, вводившими переписчика быть может, конца XIII или самого начала XIV века в недоумение относительно того, куда их поместить».
Ряд небольших фрагментов этот учёный считал такими «приписками» и «заметками», которые безосновательно были включены в текст произведения [23].
Некоторые исследователи, согласные с идеей о существенном искажении изначального текста, считали возможным этот текст восстановить; наиболее значительные сторонники такого мнения — Б. Рыбаков и Л. Творогов , полагавшие, что в какой-то момент в рукописи нарушился порядок страниц [23]. По версии Рыбакова, в тексте сначала были исторические экскурсы, а потом — рассказ о походе.
Ещё раньше Д. Прозоровский , пытаясь восстановить «Слово» в его изначальном виде, расположил отдельные фрагменты произведения в хронологическом порядке [25]. Каждая гипотеза такого рода подвергается критике; большинство учёных согласно только с двумя малозначительными перестановками частей текста [26]. Существуют гипотезы о конкретных вставках и сокращениях.
Так, С. Соловьёв , исходя из обещания автора начать повествование «отъ стараго Владимера» учёный видит здесь Владимира Мономаха , полагал, что из текста исчезло описание походов против половцев, происходивших в х — х годах [23]. Многие учёные находят в «Слове» фрагменты произведений Бояна в частности, в зачине, в описании сна Святослава [27].
Согласно более радикальной гипотезе, «Слово» появилось только при первой записи текста как результат механического соединения чуждых друг другу произведений. Например, М. Грушевский видел в нём тексты ряда народных песен, соединённые литературными вставками; по мнению Ивана Франко , это соединение фрагментов трёх сказаний — о князьях Игоре , Всеславе Полоцком и Изяславе Васильковиче. Богданович писал, что «Слово» «небрежно слеплено из разнообразных, независимых один от другого отрывков, создававшихся в разное время и в разных местах» [23] , А.
Никитин выдвинул гипотезу о соединении прозаической повести и поэмы [28]. Впрочем, в науке господствует мнение о существовании единого замысла и о тесной сюжетной и стилистической взаимосвязи между отдельными частями произведения [23]. В основе «Слова» лежат реальные события, которые произошли в году. При этом автор обращается и к предшествующей эпохе: он упоминает времена первых междоусобиц, говорит о войнах Ярославичей с Всеславом Полоцким е годы и о вражде между Владимиром Мономахом и Олегом Святославичем е — е годы , в которой Олег прибегал к помощи половцев.
Мономах смог на время укрепить единство Руси, но после его смерти и смерти его сына Мстислава Великого наступила эпоха феодальной раздробленности.
Князья- Рюриковичи , закрепившиеся в разных русских землях, вели себя как независимые правители и постоянно воевали друг с другом, соперничая из-за Киева, контроль над которым обеспечивал формальное главенство [29]. Основными противоборствующими группировками были Ольговичи , правившие Черниговской землёй , и Мономашичи разные ветви этой династии правили в Суздале , Смоленске , Переяславле и на Волыни , самостоятельную политику вели сильные галицкие князья Ростиславичи и потомки Всеслава, разделившие между собой Полоцкую землю [30].
Раздробленность не была исключительно негативным явлением. Она сопровождалась заметным экономическим прогрессом, бурным развитием городской жизни, расцветом ряда направлений культуры — архитектуры, иконописи , летописания , прикладного искусства.
К тому же полного распада не произошло. Многие историки пишут в связи с этой эпохой о «федеративной монархии», о «коллективном сюзеренитете» наиболее сильных князей над «Русской землёй» в узком смысле этого понятия, то есть над Киевом, Переяславлем и частью Черниговской земли, либо о традиции дуумвирата — соправления в Киеве представителей двух соперничающих династий [31]. Разнообразные связи между княжествами сохранялись, идея Русской земли как единого целого была жива и внутри большой княжеской семьи, и в более широких слоях общества [29].
Единение признавалось необходимым в том числе для борьбы с половецкой опасностью, заметно усилившейся в х годах [32] [33]. Князья совместно налаживали оборону и совершали превентивные походы в степь [34].
Большинство князей, правивших Русью в году, стало героями «Слова» или по крайней мере упоминается в нём. Родной брат Ярослава Святослав Всеволодович был великим князем киевским. Мнения учёных о том, какими были отношения между Игорем и его кузенами, расходятся: одни пишут о дружбе и сотрудничестве [35] , другие — о скрытой враждебности, связанной, в частности, с дележом наследства Святослава Ольговича в году [36].
Вторым киевским князем был Рюрик Ростиславич из смоленской ветви Мономашичей — внук Мстислава Великого. Родной брат Рюрика Давыд Ростиславич был смоленским князем, а группа его двоюродных племянников внуков Изяслава Мстиславича княжила на Волыни. Самым известным из них стал впоследствии Роман Мстиславич Роман Волынский.
Святослав Всеволодович был связан узами свойства с князьями Полоцкой земли. Наконец, на крайнем северо-востоке, в Суздальской земле, самовластно княжил Всеволод Юрьевич Большое Гнездо , внук Владимира Мономаха, не пытавшийся получить киевский стол, но претендовавший на статус великого князя [37] [38].
Его влияние распространялось и на Переяславль, которым правил Владимир Глебович , правнук Мономаха и соперник Игоря [39]. Масштабные междоусобные войны после года не велись. Для Южной Руси в этот период первоочередной задачей стала борьба с половцами — лукоморскими приазовскими во главе с Кобяком и донскими во главе с Кончаком.
Весной года Игорь Святославич по приказу Святослава Киевского возглавил поход на Кончака, но его успехи оказались скромными из-за того, что Владимир Глебович в самый ответственный момент оставил армию. Летом того же года Святослав во главе большой коалиции князей разгромил Кобяка на Орели , покончив таким образом с угрозой со стороны лукоморских половцев. Игорь участвовать в этом походе отказался и предпринял сепаратный набег на степняков: он разграбил вежи, обратил в бегство встреченный отряд в конников.
В начале года Кончак двинул на Русь мощную армию с осадными орудиями. Святослав выступил ему навстречу, Ярослав Черниговский участвовать в походе отказался, а Игорь пошёл было на юг с войском, но, по данным летописца, заблудился в тумане и вернулся домой. В результате большая победа над половцами снова была одержана без северского князя. В апреле года киевский боярин Роман Нездилович совершил удачный набег на половецкие кочевья, а князь Святослав отправился в земли вятичей , чтобы собрать там армию и летом двинуться на Дон для решающего боя с Кончаком.
Однако в это самое время Игорь Святославич втайне от сюзерена начал самостоятельный поход в степь [40] [41] [42] [43]. Отправляясь на половцев, Игорь мог руководствоваться интересами своего княжества, открытого для набегов со стороны степи, эгоистичными устремлениями к славе и добыче, своими представлениями о княжеской чести и желанием участвовать в защите Руси [44] мнения исследователей на этот счёт расходятся [45]. Неясно и то, какими были цели похода: одни учёные говорят о желании разграбить ближайшие кочевья, другие — о масштабных планах оттеснить половцев в Предкавказье , расширить границы Руси до устья Дона [46] , восстановить контроль над Тмутараканью [44] , утвердить независимый характер Северской земли [47].
Князь выступил из Новгорода-Северского 23 апреля года. Позже к нему присоединились младший брат Всеволод Трубчевский , племянник Святослав Ольгович Рыльский , старший сын Владимир Путивльский ; возможно, с Игорем были ещё двое сыновей, Олег и Святослав.
В помощь ему Ярослав Черниговский прислал отряд ковуев во главе с Ольстином Олексичем [48]. В общей сложности собралось войско, насчитывавшее, по мнению большинства историков, от 4 до 9 тысяч человек есть и мнения в пользу большей численности.
Оно двинулось на юго-восток, к Дону , в земли, контролировавшиеся ханами Кончаком и Гзаком [46]. В пути, 1 мая, армия Игоря стала свидетельницей солнечного затмения , воспринятого как дурной знак. По-видимому, сразу после этого она перешла Северский Донец , а потом и Оскол.
О дальнейшем маршруте нет точных данных. У реки Сальница надёжно не локализована разведчики сообщили о близости множества половцев, готовых к бою, и предложили либо напасть немедля, либо повернуть домой, «яко не наше есть веремя».
Игорь отверг второй вариант, сказав, что, если вернуться без боя, «сором… будеть пуще и смерти» [49] [50]. Войско шло, не останавливаясь, всю ночь. На следующий день у реки Суюрлий оно столкнулось с передовыми силами врага и легко обратило их в бегство, захватив много пленников и другую добычу. Согласно Ипатьевской летописи , Игорь хотел сразу после боя двинуться в сторону дома, но был вынужден остановиться на отдых, а утром его армия уже была окружена превосходящим по численности врагом, собравшимся со всей степи.
Лаврентьевская летопись сообщает, что русские остановились у Суюрлия на целых три дня и хотели идти дальше [51]. Большинство учёных уверено в правдивости данных об одной ночёвке [46] [52]. Оказавшись в окружении, русичи попытались прорваться к Донцу. О деталях сражения, шедшего, по разным данным, полтора или даже три дня, почти ничего не известно.
Игорь, раненный в руку, попал в плен, когда пытался остановить побежавших ковуев. Основным силам русичей, по-видимому, пришлось спешиться, они были прижаты к воде и частично перебиты, а частично пленены [53] [54]. Всего, по данным Татищева , в плен попали 5 тысяч человек, включая всех князей, а спастись смогли всего [46]. Таким образом, русская армия была уничтожена практически полностью. Половцы тут же двинулись в набег: Гзак — на оставшуюся беззащитной Северскую землю, а Кончак — на Переяславль.
Обширные земли на левобережье Днепра были разграблены [55] [56]. В плену Игорь Святославич пользовался относительной свободой.
Вскоре он бежал благодаря помощи «половчина» по имени Лавор учёные датируют это событие первой половиной лета года [57] или, точнее, концом июня [58] [59] и за 11 дней добрался до окраинного русского города Донца. Князь вернулся в свой Новгород-Северский, после чего поехал в Чернигов и далее в Киев на переговоры о восстановлении единой системы обороны против степи [60]. По-видимому, переговоры эти прошли успешно [61].
Однако из-за ослабления Северской земли русским князьям пришлось отказаться от наступательной тактики в борьбе с половцами [32].
В последующие годы Игорь продолжал княжить в Новгороде-Северском, с переменным успехом воевал со степняками, участвовал во внутрирусских делах. По некоторым данным, после смерти Ярослава Всеволодовича в году Игорь стал князем в Чернигове, где и умер в или году [62] [63]. Впрочем, многие учёные считают эти данные сомнительными [49].
Автор постоянно переходит от темы к теме, от одного героя к другому, от настоящего к прошлому. Рассказ о событиях года перемежается с авторскими отступлениями, историческими экскурсами, размышлениями и лирическими вставками. При всём этом «Слово» представляет собой с композиционной точки зрения единое целое, подчинённое общему замыслу [64]. Это название взято из единственной сохранившейся рукописи [65] , и большинство исследователей уверено в том, что оно авторское или по крайней мере современное созданию «Слова» [66].
Существует и гипотеза о том, что термин «слово», распространённый в средневековой русской литературе как жанровое определение, появился в названии позже, а первый вариант был короче — О пълку Игореве [67]. Лексема полк в названии пълк , далее в тексте — плъкъ , пълкъ здесь имеет сразу несколько значений: это и воинское подразделение, и ополчение, то есть «вооружённый народ», и поход, и бой [68].
В большинстве изданий эта фраза выглядит как риторический вопрос, «Не следует ли начать? Однако в первом издании здесь стоял восклицательный знак, и некоторые комментаторы, начиная с А. Пушкина , видели в написанном прямо противоположный смысл: «Неприлично было бы начать» [69] ; существует и гипотеза о том, что эта фраза отражает колебания автора.
Понимание текста затрудняется из-за незнания того, что имеется в виду под «старыми словесами» старый язык, старый жанр, старый стиль, изложение в соответствии с источниками [66] и «трудными повестями» [70] «трудный» может означать «скорбный», или «воинский, ратный», либо и то, и другое [71].
Далее автор противопоставляет свой стиль стилю «вещего» Бояна [72] , не упоминающегося в других литературных источниках кроме « Задонщины », где явно произошло заимствование из «Слова». Большинство исследователей полагает, что это существовавший в реальности певец. Судя по зачину «Слова», он посвящал песни «старому Ярославу , храброму Мстиславу , иже зареза Редедю пред пълкы Касожьскыми , красному Романови Святъславличю », а значит, жил в XI веке [73] [74].
Автор «Слова» хочет рассказывать о полку Игореве «по былинамь сего времени, а не по замышлению Бояню», но в чём именно заключается противопоставление, неясно [75]. Одни исследователи полагают, что речь идёт о большей правдивости, без вымысла и восхвалений князей «былина» — достоверное описание , другие — о противостоянии жанров воинской повести и придворной песни, третьи — о прозе в «Слове» и поэзии у Бояна [70].
Вопрос о границах зачина остаётся открытым. По содержанию со вступлением связан ещё один фрагмент [70] , немного ниже, в котором автор представляет, как написал бы «Слово» Боян, «соловей старого времени» [76].
Игорь Святославич, согласно «Слову», «истягну умь крепостию своею, и поостри сердца своего мужеством» [комм. Увидев солнечное затмение, он обращается к войску с речью, в которой говорит о своём желании «испити шеломомь Дону» и о том, что «луцеж бы потяту быти, неже полонену быти» [комм. Под «полоном» в древнерусском языке имелось в виду пленение вторгнувшимся врагом; таким образом, Игорь здесь противопоставляет геройскую гибель в степи ожиданию захватчика на своей земле [78].
Этот эпизод сразу придаёт тревожную окраску всему повествованию: затмение — дурной знак, и князь, понимая это, сознательно выступает против сил природы и против самой судьбы [79]. Он дожидается своего «мила брата Всеволода», который в «Слове» почти всегда упоминается с эпитетом Буй Тур «дикий бык»; возможно, это прижизненное прозвище [80].
Происходит разговор на расстоянии [72] : Всеволод, поддерживая желание Игоря скорее выступать, напоминает ему о семейной славе «оба есве Святъславличя» и рассказывает, что его люди уже готовы [81]. Наконец, Игорь вступает «в злат стремень», то есть отправляется в поход [82]. В пути русское войско сталкивается с новыми зловещими предзнаменованиями: ночь стонет «грозою птичь», звери свистят, див кричит с вершины дерева [72].
Вести о походе разносятся далеко вглубь степей до самого моря — к Сурожу , Корсуню и Тмутаракани. Автор «Слова» рассказывает о том, как половцы стекаются к Дону, как стонут в ночной степи телеги, как орлы своим клёкотом созывают зверей к русскому войску — глодать кости мертвецов после будущего сражения [83].
Уже на следующий день русичи «великая поля чрьлеными щиты прегородиша» [комм. Они легко разбивают врага, захватывают богатую добычу — рабынь, золото, драгоценные ткани — и останавливаются на отдых: «Дремлет в поле Ольгово хороброе гнездо далече залетело». Тем временем половцы собираются с силами. В повествовании появляются ханы Кончак и Гзак, которые на следующий день окружают русичей на берегу реки Каялы , причём в авторском описании вражеское наступление сливается с разгулом природных стихий [84].
Рускыя плъкы отступиша…» [комм. Русичи принимают бой. В центре внимания автора оказывается на время Буй Тур Всеволод, который храбро бьётся с врагом. Похвала князю переходит в упрёк: он забыл не только о своих ранах, но и о феодальной чести речь про отправку в поход без ведома сюзерена , о «животе» по-видимому, о благосостоянии своего княжества, которое скоро останется без защиты и будет разграблено , о красавице-жене Глебовне последняя олицетворяет мирное начало, противостоящее бессмысленным войнам.
Эпизод с Всеволодом заставляет автора вспомнить времена усобиц, «плъци Олговы», когда Олег Святославич в борьбе за отцовское наследство «мечем крамолу коваше, и стрелы по земли сеяше».
Возникает трагическая картина опустошения Руси [85] : «Тогда при Олзе Гориславличи сеяшется и растяшеть усобицами; погибашеть жизнь Даждь-Божа внука, в Княжих крамолах веци человекомь скратишась. Тогда по Руской земли ретко ратаеве кикахуть: н часто врани граяхуть, трупиа себе деляче» [комм.
Здесь же упоминается союзник Олега Борис Вячеславич , погибший на Нежатиной Ниве в году: этого князя слава «на канину зелену паполому постла», то есть уложила на траву, ставшую зелёным погребальным покрывалом [86] [87].
Произошло это, согласно «Слову» и вопреки данным других источников, на той же Каяле, и благодаря такой детали возникают параллели между двумя битвами, несчастливыми для Руси [88].
Теперь повествование возвращается к сражению с половцами. Не сообщая никаких подробностей [72] , автор рисует картину гибели русского войска, причём уподобляет битву свадебному пиру [89] [90].
Ту ся брата разлучиста на брезе быстрой Каялы. Ту кроваваго вина недоста; ту пир докончаша храбрии Русичи: сваты попоиша, а сами полегоша за землю Рускую. Ничить трава жалощами, а древо стугою к земли преклонилось» [комм. Вместе с природой судьбу игорева войска оплакивает и сам автор, упоминая плач русских жён, Карну и Жлю вероятно, языческих погребальных богов [91] [92].
От битвы на Каяле автор «Слова» снова обращается к теме усобиц и княжеского эгоизма, ставшего причиной поражений и упадка Руси. Игорю автор противопоставляет «грозного» Святослава Киевского, который своими победоносными походами «наступи на землю Половецкую».
Действие переносится в Киев. Святослав видит зловещий сон, в котором его одевают в погребальные одежды, а на грудь ему сыплют жемчуг символ слёз ; проснувшись, он узнаёт от бояр о поражении Игоря, о том, что половцы уже «прострошася по Руской земли» [комм.
Тогда князь «изрони злато слово слезами смешено» [комм. Обращаясь к двоюродным братьям, Игорю и Всеволоду, он упрекает их в самонадеянности и излишней любви к славе, подтолкнувших к самостоятельному походу, говорит о ведении войны без чести [93] и восклицает: «Се ли створисте моей сребреней седине! Святослав, по его словам, уже не видит «власти сильнаго, и богатаго и многовои брата… Ярослава с Черниговьскими былями, с Могуты и с Татраны и с Шельбиры, и с Топчакы, и с Ревугы, и с Ольберы».
Смысл этого утверждения не вполне ясен: князь либо считает, что Ярослав плохо контролировал своих непосредственных вассалов Игоря и Всеволода , либо сожалеет о потере лёгкой конницы, отправленной Ярославом на помощь Игорю и погибшей на Каяле «были», «могуты» и т. Святослав говорит, что смог разбить половцев, так как уподобился соколу, защищавшему собственное гнездо; однако другие князья ему не помогают, и это значит, что для Руси начались плохие времена [96].
Он уже видит, как изранен в бою с вторгшимся на Русь врагом Владимир Глебович Переяславский [97]. Большинство учёных полагает, что на словах Святослава «Туга и тоска сыну Глебову» «злато слово» заканчивается: дальнейшее обращение к ряду князей с призывом помочь в защите Руси от опасности автор произносит от своего имени, не вкладывая его в уста персонажа [98] [99].
Есть и мнение о том, что к князьям обращается Святослав [] ; по альтернативной версии, даже слова о Владимире — уже авторская ремарка [] []. О том, как формировалась последовательность князей в обращении, у исследователей нет единого мнения. Одни считают, что автор «Слова» ранжировал князей по их влиятельности и формальному старшинству [] , другие — что он руководствовался географическим принципом, начав с крайнего северо-востока []. В этом месте «Слова» названы отдельно или целыми группами все ключевые русские правители конца XII века, причём обращения в их адрес — это неизменно смесь восхваления за доблесть и силу и укора за то, что они забыли об общем деле, защите Руси [].
Адресат первого обращения — владимирский князь. Ты бо можеши Волгу веслы раскропити, а Дон шеломы выльяти. Аже бы ты был, то была бы Чага по ногате , а Кощей по резане. Ты бо можеши посуху живыми шереширы стреляти удалыми сыны Глебовы». Здесь на языке метафор описываются политическая и военная мощь Владимирского княжества. Образы, связанные с Волгой и Доном, характеризуют многочисленность войска Всеволода и его способность покорить все земли вдоль этих рек.
Исследователи обращают внимание на тот факт, что автор «Слова» именует Всеволода «великим князем» [] такой титул был присвоен владимирскому правителю только в году и только во Владимирском летописце , а Киев — его «отним столом». Трактовка этого обращения в диапазоне от предложения захватить Киев до просьбы просто подумать о судьбе русской столицы стала предметом научной дискуссии [37]. Некоторые учёные пишут, что «Слово» восхваляет доблесть дружин двух князей, Б.
Рыбаков говорит о намёке на поражение Давыда и Рюрика от половцев в году [] [] , Ю. Подлипчук — о намёке на отказ Давыда участвовать в защите Южной Руси в году []. Смоленский князь обычно уклонялся от борьбы со степняками, а Рюрик принял участие в ряде походов [] []. Теперь автор «Слова» просит их: «Вступита Господина в злата стремень за обиду сего времени, за землю Русскую, за раны Игоревы, буего Святславлича!
Следующий князь — Ярослав Владимирович Галицкий, который только в «Слове» упоминается под прозвищем «Осмомысл» [] — «мудрый за восьмерых», «имеющий множество забот» [] , «одержимый восемью грехами» [] , Октавиан [].
Это тесть Игоря Святославича, и автор «Слова» подчёркивает его могущество []. Он «затвори в Дунаю ворота…, суды рядя до Дуная»; таким образом, автор дважды подчёркивает, что власть Осмомысла простирается до Дуная, ставя там предел влиянию венгров [] и Византии []. Эта власть распространяется и на восток, так как Ярослав «оттворяеши Киеву врата» здесь речь об участии князя в междоусобицах на стороне Мстислава Изяславича [].
От Галича автор «Слова» обращается к соседней Волыни. Обращаясь то к обоим сразу, то к кому-то одному Д. Лихачёв уверен, что к Роману [] , автор говорит, что дружины этих князей, живущих на границе с Польшей, вооружены и снаряжены на западный манер «суть бо у ваю железныи папорзи под шеломы латинскими» , что пред ними склонились многие враги [] [] : «Хинова, Литва , Ятвязи , Деремела , и Половци сулици своя повръгоща, а главы своя поклониша под тыи мечи харалужныи». В этом месте автор ненадолго отвлекается на горестные мысли о поражении Игоря и о том, что половцы, торжествуя победу, уже «гради поделиша» по рекам Рось и Сула.
Дон созывает на войну русских князей, и «Олговичи храбрыи Князи доспели на брань».
Одни исследователи полагают, что здесь имеется в виду несчастливый поход Игоря [] , другие — что речь о младших Ольговичах, сыновьях Святослава Всеволодовича, успевших после Каялы прикрыть часть Северской земли от набега []. Теперь автор обращается к целой группе князей: «Инъгварь и Всеволод, и вси три Мстиславичи, не худа гнезда шестокрилци». Точного понимания того, о ком здесь речь, у учёных нет. Предположительно первые двое — луцкие князья Ингварь и Всеволод Ярославичи, а Мстиславичи-«шестикрыльцы» по разным версиям, определение, связанное с соколами [] или с серафимами [] [] — либо ещё трое сыновей Ярослава Луцкого , либо сыновья Мстислава Изяславича Киевского включая Романа , уже упоминавшегося отдельно [] [] , либо сыновья Мстислава Ростиславича Храброго [].
Автор «Слова» просит всех этих князей «загородить полю ворота своими острыми стрелами за землю Русскую». Некоторые исследователи не считают частью обращения к князьям ту часть «Слова», в которой речь заходит о Полоцкой земле []. Над этим регионом, не граничащим со степью, нависла литовская опасность, и автор проводит параллели с югом: как Сула перестала быть преградой для половцев, так и Двина не отделяет больше Русь от Литвы. Местные князья воюют друг с другом, и только один из них, Изяслав Василькович упомянут лишь в «Слове» [] [] [] , дал решительный отпор врагу [].
Он «позвони своими острыми мечи о шеломы Литовския; притрепа славу деду своему Всеславу, а сам под чрълеными щиты на кроваве траве притрепан Литовскыми мечи… Един же изрони жемчюжну душу из храбра тела, чрес злато ожерелие» [].
Этот эпизод должен показывать всю пагубность усобиц: Изяслав вышел на бой с врагом один «Не бысь ту брата Брячяслава , ни другаго Всеволода » , потому и потерпел поражение. Между тем именно полоцкие князья стали инициаторами первых междоусобных войн [].
Их предок, Всеслав Брячиславич , противопоставил своё княжество остальной Руси, следствием чего стало его отчуждение, а потом — беззащитность перед внешней угрозой. Теперь беззащитными могут стать и южные земли. Автор «Слова» восклицает: «Ярославе, и вси внуце Всеславли уже понизить стязи свои, вонзить свои мечи вережени; уже бо выскочисте из дедней славе».
По мнению Д. Лихачёва, это призыв о примирении, обращённый к двум основным ветвям династии Рюриковичей — к потомкам Всеслава и потомкам Ярослава Мудрого [].
Рыбаков эту версию поддержал [] , а О. Творогов уверен, что такой призыв не актуален для конца XII века []. По одной из альтернативных гипотез, речь здесь идёт об одной конкретной ситуации года, и Ярославе — это черниговский князь Ярослав Всеволодович []. Далее следует поэтический комментарий к биографии Всеслава Брячиславича, смысл которого ясен не полностью. Вопреки историческим реалиям, в «Слове» князь сначала получает власть над Киевом и только потом терпит поражение на Немиге [].
Быстрота его передвижений и по одной из версий представления о нём как о князе-волхве, князе-оборотне, поборнике языческих традиций дают автору повод говорить, будто Всеслав за ночь преодолевал путь от Киева до Тмутаракани, «великому хръсови влъком путь прерыскаше»; будто он в Киеве слышал, как звонят к заутрене в Полоцке [] []. Судьба князя, вынужденного всю жизнь воевать и скитаться, подталкивает автора «Слова» к новым размышлениям о судьбе Руси. Он вспоминает эпоху единства, сравнивая её с современностью, когда даже братья Давыд и Рюрик не могут вместе действовать против общего врага.
От политических тем автор «Слова» переходит к личным, от плача о судьбе Русской земли — к плачу о судьбе одного человека. Он слышит голос Ярославны , жены Игоря: «полечю, рече, зегзицею по Дунаеви; омочю бебрян рукав в Каяле реце, утру Князю кровавыя его раны на жестоцем его теле».
В этих словах учёные видят желание княгини мысленно быть рядом с мужем, который в её представлении лежит на поле битвы раненый или даже убитый. Ярославна хотела бы превратиться в птицу зегзица — это, по разным версиям, чайка, кукушка, чибис , горлица, ласточка [] , набрать на Дунае живой воды в другой версии Дунай — эпическое наименование реки как таковой , прилететь к Игорю и вернуть его к жизни [].
В связи с этим исследователи отмечают, что автор «Слова» воспринимал плен на символическом уровне как смерть. Плач Ярославны, который мог трактоваться как заклинание [] , помог Игорю бежать из плена и вернуться таким образом в мир живых [].
Плача по мужу, Ярославна сочувствует и всем его воинам. Во второй части «Плача» она стоит на стене Путивля возможно, потому что этот город ближе к степи, чем Новгород-Северский [] и обращается за помощью и сочувствием к силам природы — ветру, Днепру и Солнцу.
Ветер «ветрило» княгиня упрекает за то, что тот во время битвы дул навстречу русскому войску, меча на него вражеские стрелы.
Днепру Словутичу княгиня напоминает, как он «лелеял еси на себе» корабли Святослава Всеволодовича во время похода на Кобяка [] , а потом просит реку: «възлелей господине мою ладу ко мне, а бых неслала к нему слез на море рано» [] []. Природа откликнулась на мольбы Ярославны и помогла Игорю бежать на Русь. Автор «Слова» даёт поэтизированное описание побега с минимумом фактических данных: Овлур по данным других источников — половец, сочувствовавший пленнику [] свистом даёт князю сигнал с другого берега Дона, тот переплывает реку, вскакивает на коня и скачет к излучине Донца, причём во время бегства превращается в разных зверей и птиц [59].
Донец обращается к Игорю, выражая ему своё сочувствие. Князь благодарит реку за помощь и противопоставляет Донцу Стугну — реку, которая, «худу струю имея» [комм. Тем временем Гзак и Кончак пускаются в погоню. Природа остаётся на стороне Игоря: птицы молчат, и только дятлы в приречных зарослях своим стуком указывают Игорю путь.
Ханы смиряются с бегством князя. Они спорят о том, как поступить с его сыном Владимиром. По мнению Кончака, лучше опутать «соколича» «красною дивицею», но Гзак отвечает, что в этом случае и «соколич», и «девица» уйдут на Русь, а русские войска снова появятся в степи. Известно, что Кончак в самом деле женил Владимира Игоревича на своей дочери и отпустил его [] [].
В заключительной части «Слова» автор пишет о возвращении Игоря в Киев, на радость окрестным странам и городам []. Девици поют на Дунаи. Вьются голоси чрез море до Киева. Игорь едет по Боричеву к святей Богородици Пирогощей ». Провозглашается слава князьям и их дружине, ходившей походом «за христьяны на поганыя плъки». Таким образом, «Слово» получает оптимистичный и торжественный финал [].
Многие исследователи считают это закономерным [] , но существуют мнения о том, что «Слово» осталось недописанным, что концовка была утеряна, что финальная часть текста в том виде, в каком он сохранился, дописана позже другим автором [].
Относительно языка «Слова» исследователи долго не могли прийти к единому мнению. В частности, по-разному оценивалось его соотношение с живой речью своего времени. Аксаков не видел в «Слове» «жизни языка», не видел «борьбы и волнения», которые, по его словам, имели место в древнерусском языке XII века, но констатировал наличие «какой-то холодности»; Д. Дубенский , напротив, писал о кипении языковой жизни в «Слове», о «помеси разных наречий», о смешении «великоросского и малоросского произношений».
Разница во мнениях была связана с аморфностью тогдашних представлений о древнерусском языке и его развитии. Шишков и его последователи полагали даже, что русский язык един с церковнославянским , но позже появилось мнение, что в «Слове» соседствуют «два наречия: русское и церковное» слова Н. Начиная с С. Обнорского принято считать, что «Слово» написано на древнерусском языке, испытывавшем определённые влияния — в том числе со стороны церковнославянского [2].
Другие проблемы, возникающие перед исследователями в этом контексте, — соотношение в «Слове» письменного языка и устной речи, «высокого» и «низкого» стилей. Как правило, учёные пишут о тесной связи памятника с живым разговорным языком, но фиксируют наличие книжных оборотов, специальной терминологии, архаизмов, воспринимавшихся в XII веке как элементы возвышенной речи.
Звучат мнения о «среднем стиле». При этом всегда остаётся место для субъективных оценок, связанных со спецификой и научной фундированностью взглядов каждого конкретного автора [2]. Проблема присутствия в «Слове» элементов разных диалектов, по-видимому, не имеет удовлетворительного решения: диалектология древнерусского языка очень плохо разработана в силу дефицита данных. Исследователям остаётся только искать лексические параллели с разными вариантами современных восточнославянских языков.
Определённые параллели были найдены в некоторых украинских в том числе западноукраинских , курско-орловских и брянских говорах, признано достаточно плодотворным сопоставление языка «Слова» с современным белорусским языком. Впрочем, ко всем данным, полученным таким образом, учёные относятся осторожно, поскольку текст «Слова» мог измениться в течение Средневековья, а древнерусские говоры могли соотноситься друг с другом не так, как говоры современных языков [].
Жанровая принадлежность «Слова» остаётся неопределённой. Сам автор называет своё произведение «песнью», «словом», «повестью» []. Херасков , Н. Карамзин, В. Нарежный и др. Встречалось и определение «поэма». Однако попыток выработать чёткую терминологию ещё не было: исследователи только констатировали поэтичность «Слова», при этом имея в виду образный стиль, но не ритмику. Филолог Н. Грамматин дал чёткое заключение, что «Слово» написано прозой [].
Предпринимались попытки поставить «Слово» в один ряд с произведениями некоторых литературных и фольклорных жанров: оссианическими поэмами Карамзин , исландскими сагами М.
Погодин , скальдической поэзией Й. Добровский , А. Мицкевич , Ф.
