Матисс портрет делекторской
Но когда панно в стиле «декупаж» было готово в конце , русская помощница покинула мастерскую. Лидия моргнула. Великие шестидесятники. И тот, кто не знает истории этой женщины, может подумать, что Лидия Делекторская все еще жива. Он сделал с нее несколько набросков.
Только потом до нее дошло, что же она сказала. И дошло вот еще что: Матисс отлично понял, что согласие ее касалось не только ухода за мадам Амели, но и относилось к малиновому дивану! Однако, забегая вперед, скажем: прошло еще три года, прежде чем Матисс все-таки позвал ее на этот диван.
А пока…. Шло время, и Лидия уж думала было, что она все себе нафантазировала. Матисс был вновь приветлив, добродушен, ровен — но и только. И очень заботлив, вот еще что! Случалось, он говорил ей: «Сегодня я задержал вас почти на час, вы вернетесь к себе очень поздно. Я советую вам перекусить в соседнем ресторанчике». И вручал Лидии купюру, которая удваивала ее дневной заработок. Но эти знаки внимания, конечно, уступали его поистине «королевским» подаркам: ежегодно Анри Матисс преподносил Лидии два своих оригинальных рисунка — один к Новому году, другой ко дню ее рождения.
А ведь его работы уже стоили огромных денег!
Лидия понимала: мэтр хочет косвенно обеспечить ее будущее: ведь он был уже немолод, а она по-прежнему оставалась одинокой, да к тому же в чужой стране. И вот однажды… Однажды Лидия сидела на том пресловутом диване сначала она его за три метра обходила, а потом привыкла, садилась как ни в чем не бывало! Матисс вошел с папкой для набросков под мышкой и сел напротив.
Лидия отложила папки и быстро пересела на свободный стул. Ей показалось неудобным сидеть при хозяине на его любимом диване. И вдруг Матисс скомандовал вполголоса:.
Раскрыв альбом, он принялся рисовать Лидию в очень привычной для нее позе: голова, опущенная на скрещенные на спинке стула руки. Она сидела неподвижно, чувствуя, как под взглядом художника у нее начинает гореть тело. Наконец он отложил эту несчастную папку и карандаш… Наконец-то! Ведь еще минута — и Лидия бы на него просто набросилась. А так все же получилось в угоду приличиям — он сделал первый шаг к дивану….
Не скоро она привыкла к этим его взглядам, не скоро привыкла позировать, не испытывая жгучего желания немедленно сорвать с себя платье! Да, теперь это случалось постоянно: Матисс вполне официально попросил Делекторскую позировать ему. И ничто не изменилось в ее отношении к Лидии — они оставались добрыми приятельницами до самой смерти Амели. Тем более что жар в чреслах любовника Лидии довольно скоро угас.
Но не только по отношению к ней: ему теперь довольно было просто наслаждаться созерцанием и рисованием ее красоты. Да и не только ее — прелестницы с набережных и из рыбачьих лодок больше не мяли покрывала на диване!
И словно нарочно, старое, заслуженное малиновое было заменено на холодновато-отстраненное зеленое. И все же Лидия знала твердо: Матисс по-прежнему любит ее. Так же, как она любит его.
Они связаны друг с другом навеки! Начиная с года, когда Лидия стала почти ежедневно позировать для Матисса, вплоть до лета года художник написал по меньшей мере девяносто картин не считая многочисленных рисунков, набросков, эскизов с надписью по-французски: «Lidia».
Время шло. Матисс старел, начал болеть, потом вообще слег, но тем не менее работы не бросал, и Лидия была ему теперь не просто помощницей, но и незаменимым другом, который всегда рядом.
И вот началась Вторая мировая война. Незадолго до этого Амели поссорилась с мужем и уехала к дочери в Париж. Кто знал, что увидятся они с мужем теперь только после войны! Семью, словно ветром, разметало в одно мгновение. Старший сын Пьер еще до войны переехал в США. Другой сын, ставший скульптором, жил под Парижем. Дочь Маргарита участвовала в движении Сопротивления, была выдана врагам предателем и едва не угодила в лагерь Равенсбрюк.
Мадам Матисс была арестована за печатание на машинке материалов для некоторых подпольных газет ай да Амели! И только Лидия относительно спокойно прожила рядом с Матиссом ужасные военные годы, поддерживая его своей тихой, нетребовательной, негаснущей любовью. Но постепенно их отношения становились все более прохладными. Матисс предпочитал одиночество. Лидия снова стала для него только тем, кем была в самом начале знакомства: помощницей, секретарем, другом.
Только что кончилась война. Россия праздновала победу, но ценой скольких страданий! Что же до меня, то я пережила войну довольно пассивно, под теплым крылышком Матисса. Конечно, меня тоже не миновали какие-то трудности, но все же куда меньшие. Я была апатридом, не имеющим французских корней и потерявшим их на родине, которую я по-прежнему очень люблю.
Тогда меня обуял порыв братских чувств по отношению к России. К примеру, мне очень хотелось послать туда огромный букет цветов. Это, увы, невозможно, а жаль. И мне неожиданно пришла в голову мысль: купить у Матисса несколько лучших рисунков, пусть даже ценой самых неразумных долгов, и отослать этот драгоценный и, если так можно выразиться, неувядаемый по сравнению с цветами подарок московскому музею, где, без сомнения, знают Матисса.
Я тайком порылась в его картонных коробках с рисунками в поисках чего-нибудь достойного музея и к тому же пришедшегося мне по вкусу и отобрала семь работ обычного для Матисса формата, которые могли бы достойно украсить стены музея. Затем я нацарапала Матиссу короткое письмо, в котором приблизительно обрисовала приглянувшиеся рисунки и попросила мне их продать, но при одном условии: он возьмет за них не «дружескую цену», так как я не хочу его обременять, а цену, которую он запросил бы с торговца картинами.
Прочитав мое робкое послание, Матисс не выказал никакого удивления, выразил свое согласие с самим принципом и попросил показать ему отобранные мною рисунки. Он одобрил мой выбор, но за ту же цену семи работ отдал мне еще один рисунок в качестве «подарка». Таким образом, в завуалированном виде он понизил цену, на что я, учитывая категорический тон моего письма, ни под каким видом бы не согласилась. Я очень обрадовалась и немедленно отправила в Москву письмо с вопросом, согласятся ли они принять мой дар.
Кто знает… ведь дар был от «грязной» эмигрантки…. Ныне в Москве и Санкт-Петербурге — в Эрмитаже и в Музее изобразительных искусств имени Пушкина — находится богатейшая коллекция работ великого художника XX века Анри Матисса: картины, гравюры, аппликации, рисунки, архивные материалы, скульптуры… И все это — дар Лидии Николаевны Делекторской, автора двух монографий о творчестве Матисса, изданных в Париже: «Как бы легко и просто.
Анри Матисс. Живопись —» и «Анри Матисс. Наперекор стихиям. Живопись и иллюстрированные книги. Тогда постепенно, стараясь сделать это максимально для себя безболезненно, я принялась отбирать своих «любимчиков» и передавать их Пушкинскому музею, Эрмитажу… По одному, по два, по три рисунка… Это принесло мне двойное удовлетворение: во-первых, музеи и их посетители чрезвычайно признательны, а во-вторых, сам Матисс, если он все «оттуда» видит, мною, безусловно, доволен.
И к тому же я теперь не должна бояться ни воров, ни пожаров». Большую часть жизни я проводила в рабочем костюме, не сходила с ума от золота и драгоценностей, и мне не нужно было содержать престарелых родственников… Благодаря этой невольной экономии мне удалось приобрести произведение, о котором я ужасно мечтала — догадайтесь, почему?
Порой, выпрашивая зарплату вперед, я залезала в долги на целые месяцы, но с первого же года нашего знакомства Матисс знал, что даже в самых неблагополучных обстоятельствах я всегда возвращаю долги, что долги и просьбы о выплате жалованья вперед с моей стороны не жульнический трюк, на который я иду в надежде, что это забудется и простится.
Он понимал, что необходимо иметь что-нибудь «для себя», и если произведение будет подарено, то оно утратит часть своего очарования, ведь это уменьшит мою горделивую радость от обладания им. И когда я оказывалась в тяжелом положении, то продавала не эти работы. Они были самые дорогие и любимые.
И, полагаю, музеи ничего не теряли от этого разделения и обмена. Все мои «любимчики» находятся сейчас в их распоряжении. Я оставляла себе лишь «водицы, чтобы напиться».
Но признаюсь: когда я отдавала последнюю маленькую работу, я плакала. Но именно потому, что я ею столь дорожила, я пожелала уберечь ее от любой опасной случайности.
Сейчас я уже это «переварила», но, когда увидела ее в музее, я пришла в настоящее волнение…. Разумеется, в моей судьбе сыграла роль и личность самого Матисса. Это был очень светлый человек. Анри всегда с жаром работал над чем-нибудь бесплатным, говоря: «Как радостно трудиться не за деньги! Он знал цену деньгам по личному опыту с молодости и старался сохранить и в других уважение к ним, но он не «одарял» деньгами, а находил способ помочь, не унижая человека подачкой».
Уже на склоне жизни ее друга Лидию ждало тяжелое испытание для ее верности и гордости. Жила-была на свете в Ницце одна девушка по имени Моник Буржуа. Ее отец умер от ран, полученных в годы войны.
Она окончила курсы медсестер и искала работу. И вот как-то раз в бюро по найму ей сказали, что знаменитый художник Матисс ищет ночную сиделку. Моник явилась к секретарше Матисса мадам Лидии, о которой в Ницце ходили очень интересные слухи, но которая оказалась сдержанной и несколько высокомерной, очень красивой блондинкой, и была ею принята на работу. Кстати, несколько бывших подруг Моник по курсам были мадам Лидией отвергнуты, а ведь и руки у них были ласковые, ловкие, и сами они были — просто загляденье.
А вот на невзрачную Моник мадам Лидия смотрела с удовольствием. И скоро Моник уже приступила к своим обязанностям. Матисс был тогда нездоров, и Моник давала ему микстуры и пилюли, делала примочки, впрыскивания и ставила банки.
Конечно, этот добрый господин иногда разговаривал с ней, да так приветливо! Даже работы свои ей показывал. И однажды Моник призналась, что очень любит рисовать. Матисс попросил ее принести рисунки, а потом сказал, что ей надо бы учиться, и вообще пусть следует своему сердцу и своему видению! Спустя месяц мсье Матиссу стало лучше, и мадам Лидия объявила, что в услугах Моник больше не нуждаются. Однако Матисс воспротивился и заявил, что Моник ему еще нужна, что он хочет ее рисовать.
А потому предлагает ей быть его натурщицей. Моник чуть в обморок от смеха не упала. Она видела красавиц в кинофильмах, а ее даже в семье открыто называли дурнушкой. Тогда Матисс сказал, что у истинной красоты другие законы, чем в кинематографе, и Моник начала позировать ему.
Потом она так рассказывала об этих сеансах:. Учиться в Школе декоративных искусств без Моро Анри не захотел и потому в поисках свежих идей отправился в Англию, познакомиться с художником Уильямом Тёрнером, который писал в новаторской манере всевозможные стихии: водную, воздушную и огненную, главным для Тёрнера были цвет и свет, а композиция и общий смысл картины отходили на второй план. У Тёрнера Матисс во многом подглядел манеру письма, но основательно её переработал, добавил собственное видение.
Главным являлся цвет, причём он доминировал на картине — всё остальное, всевозможные мелкие детали и детальная прорисовка картины были уже несущественны. Его картина «Женщина в шляпе» написанная в году считается основополагающей для сформирования «искусства диких» или фовизма. Известность Матисс получил, но вот с финансами было плохо. Но помог русский меценат Сергей Щукин — он заказал Матиссу написать два декоративных панно, а потом пригласил в Россию, где Матисс восхищался русскими иконами.
В эти же годы он пишет ещё одну картину в стиле фовизма — «Танец», где опять-таки цвет и декоративность доминируют над всем прочим. Но постепенно Матисс, особенно после поездки в Марокко начинает писать в менее кричащей и более вдумчивой манере. Тогда на его картинах появляются различные одалиски.
Потом несколько лет провёл в Ницце, где написал свои знаменитые открытые окна — картины в которых он удивительным образом сумел передать восхищение жизнью и квинтэссенцию счастья, так как его понимал сам Матисс.
В поисках рая, как и замечательный импрессионист Поль Гоген Матисс отправляется на Таити. Но если для Гогена яркая полинезийская природа была источником вдохновения, то Матисс там работать не смог. Полинезия и работа несовместимы — был вывод Матисса, и он понял, что рай может написать лишь сам художник в своих картинах.
А ещё Матисс занял очень правильную позицию, относительно задачи искусства вообще. Если многие авангардисты стали предъявлять к потенциальному зрителю длинный список того, что он должен, то Матисс просто писал свои картины, которые, при всей их отличии от классической живописи и поиске творческого пути были понятны простым людям. Живопись должна дарить отдых уставшему человеку — вот девиз Матисса.
Брак Амели и Анри Матисса поначалу можно назвать счастливым. У них появилось двое сыновей, Амели даже стала настоящей мамой для внебрачной дочери Анри, которая родилась ещё до его женитьбы от одной из натурщиц.
Но живопись для Анри всегда была на первом месте. Всё остальное — семья, дети, для него вторично и Амели пришлось с этим смириться. Однажды на должность секретаря и личной помощницы Анри пригласил Лидию Делекторскую — очаровательную русскую барышню.
Амели поначалу не очень-то и испугалась — Лидия была блондинка, а Анри Матисс всегда любил брюнеток, как и она сама. Но однажды он схватил кисть и стал быстро зарисовывать её на холсте. Если вы зарегистрированы на других сайтах, авторизуйтесь по протоколу OpenID: livejournal. Как простая девушка из России стала последней любовью и музой великого Матисса. Современное искусство.
Анри Матисс у себя дома. Матисс с женой и дочерью в студии в Коллиуре, лето года. Слева: «Женщина в шляпе». Анри Матисс: «Мастерская художника Розовая мастерская ». Разрешено только: участинкам блога, зарегистрированным пользователям, модераторам Если вы не авторизованы на сайте, можете сделать это прямо сейчас: Забыли пароль? Регистрация Войти как пользователь: Facebook Mail.
Как великая художница превратила искусство в орудие мести: Тайна Артемизии Джентилески Популярные публикации Все публикации Последние комментарии Теги публикаций Все блоги.
